Село Богатое. В ладонях сада
Серая неровная лента дороги мчится к горизонту, догоняя автомобили. Катит маленький, кажется, пластмассовый автобусик. Вот он въезжает в Богатое. Под мостом течёт Кучук-Карасу. Маленькая и сейчас уже грязная речка. Сразу за мостом — автостанция. Селу повезло: где есть пути сообщения, там есть жизнь.
Автор фото — Antonio_Racter
Возле автостанции — придорожное кафе. Здесь угощают блюдами крымскотатарской кухни приезжих и крутят дискотеки для местных. Оно называется «Бахчи-Эли». Так же называлось раньше и Богатое, первое упоминание о котором встречается в статистических сведениях 1783 года. Название переводится как «Ладони сада». Можно перевести и как «В ладонях сада». Или даже «в ладошках».
Когда в 1944 году, после освобождения Крыма, сюда приехали переселенцы из центральных областей РСФСР, с Украины и Кубани, они увидели одичавшие сады, разрушенную оросительную систему и развалившиеся постройки. Но вчерашние фронтовики сумели вдохнуть веру в односельчан: колхоз «Горный», центральная усадьба которого находилась в Богатом, стал одним из передовых в Белогорском районе.
Потом колхоз развалился.
И снова появились руины, и снова появились одичавшие сады. И как-то пропало желание работать, что-либо возрождать. Сложно. Хлопотно. Рискованно. А может, просто нет идейных вдохновителей, ну как тогда, и денег нет.
А когда-то здесь был богатейший колхоз. Поля, фермы, ФАП, консервный завод и большая тракторная бригада. Счастливые работящие люди. И сады. Шикарные, яблоневые. Теперь ничего этого нет. Разве только люди остались. Сегодня на территории сельсовета семь сёл. А это — почти две тысячи жителей. Живут тем, что даёт приусадебное хозяйство, тем, что даёт лес, и тем, что дают курортники. Благо Судак и Феодосия — недалеко, а уехать из села нетрудно.
Жёлтое двухэтажное здание скромненько стоит у дороги. Это — школа. Зелёные кусты буксуса, зелёные сосны. У железного ограждения стоят девчонки, улыбаются и машут проносящимся автомобилям. Так делали в детстве и мы. А если кто решит остановиться — бросались врассыпную. Когда-то из школьных окон выглядывали чёрные трубы обогревающих классы печек. Теперь их нет. Ремонт сделали. Работает отопление. А ещё школа для меня всегда будет пахнуть ванильными булочками. Пусть даже сегодня таких и не пекут.
Вот оно, село, в котором прошло моё детство. Красивое, зелёное и бедное. Здесь я разбивала коленки, убегая от индюков и гусей или безрезультатно учась крутить велосипедные педали. Здесь пошла в школу, где, греясь у дымившей «буржуйки», влюбилась в одноклассника Витьку Григорьева. Здесь получала первые любовные записки и фиалки. Не от него. И опять влюбилась. В Серёжку Синицына. И стыдно было. Здесь, возвращаясь из школы домой, садилась на крутой бугор, доставала тетрадку, огрызок карандаша и что-то записывала.
И были ошибки в причастиях и прилагательных. И лишние запятые и тире. Учительница русского языка и литературы как-то сказала, что тире — любимый знак препинания Марины Цветаевой. С тех пор в моих сочинениях тире стало ещё больше, чтоб как у Цветаевой.
И точки ставила не там, где надо. Но тогда, на горке, я записывала мысли, серьёзные и грустные. И смешными они не казались. А за спиной были парк и старое кладбище. А если весна, то вокруг цвели красивые жёлтые цветы — адонис, которые, точно помню, учитель биологии срывать запрещал. Срывала, конечно. И ветер. И горы. И я сижу — мечтаю и думаю. А потом болею от долгого сидения на холодной земле.
Горы. Они бывают разными: замшевыми, бархатными и шёлковыми, чёрными, фиолетовыми и в лёгкой голубой дымке. Бывают таинственными и злыми, мягкими и шершавыми. Набухшими от влаги дождей осенью и просящими воды летом.
И здесь, в Богатом, они всегда рядом. Люблю эту горку. И вид на горы, который с неё открывается. Люблю яблоневый сад, который называют Тумановским, по фамилии помещика, когда-то здесь жившего. И речку люблю. Ничего что никогда в ней не купалась.
Есть в Богатом ещё одно место, которое очень нравится. Руины армянского храма, которые здесь называют просто: «монастырь». Так все говорят: «На монастырь схожу», «А сегодня коров на монастырь погнали». Говорят, имея в виду не разрушенные постройки, а именно место. Место, где были монастырь и монастырский двор, место, где прохаживались задумчивые и грустные монахи. Здесь бегали и мы. Заглядывали в пересохшие колодцы, где когда-то скапливалась родниковая целебная вода, бегали к старым каштанам и старому дубу, на корнях которого можно было посидеть. Заходили в храм, вернее, забирались через разрушенные входы и глазели на красивый свод и стены.
Автор фото — rigelden
А ещё мы точно знали, что где-то под землёй есть тайные ходы, по которым можно дойти аж до самого Белогорска, и что где-то там спрятаны сокровища монахов.
ВXI-XII веках часть армян, спасаясь от турок-сельджуков, вынуждена была покинуть родину. Некоторые обосновались в Крыму, главным образом между Белогорском и Феодосией, где и сохранился ряд исторических памятников этого народа. Храм относят к XIV веку.
Первоначально он носил имя Спасителя. Во второй половине XIX века при нём был монастырь святого Ильи, куда приезжали не только молиться, но и укрепить здоровье, пожить среди красивой природы. Очарованная окрестностями Бахчи-Эли путешественница Анна Горчакова рассказывала: «Долина, славящаяся своим плодородием между всеми долинами Крыма, сплошной массой густых садов и течением быстрой светлой речки, наполнена удивительной свежестью, плодотворной влагой и невообразимым благоуханием, словно все цветы, все травы мира соединились в один громадный стог...».
Осматривая остатки храма, удивляешься мастерству умельцев, построивших внушительное сооружение без раствора, украсивших его искусной резьбой, фрагменты которой ещё кое-где сохранились. И думаешь: а почему храм этот, которому всего-то лет шестьсот, дошёл до такого состояния? Но посмотреть интересно. Места у нас красивые.
Руины храма находятся на возвышенности. А чуть ниже когда-то был помещичий дом, того самого, фамилию которого носит сад. Поднимаешься по дороге к руинам, смотришь на небо и горы, на густые заросли шиповника, когда-то это был розовый сад помещика, и чувствуешь спокойствие. И умиротворение. Может, потому, что место сквознякам не подвержено, а может, этому есть и другое объяснение. И только робко дрожит чистый воздух. Вдохновляет.
А если есть фантазия, то можно и пофантазировать. Вон там, по тропинке вверх, размеренным шагом идёт монах.
И грустно ему, что его келья разрушена. Сядет на горке, помолится.
Помолится, и всё будет хорошо. И у села. И у людей. Только храм возродить уже нельзя.
Автор фото — Antonio_Racter
Возле автостанции — придорожное кафе. Здесь угощают блюдами крымскотатарской кухни приезжих и крутят дискотеки для местных. Оно называется «Бахчи-Эли». Так же называлось раньше и Богатое, первое упоминание о котором встречается в статистических сведениях 1783 года. Название переводится как «Ладони сада». Можно перевести и как «В ладонях сада». Или даже «в ладошках».
Когда в 1944 году, после освобождения Крыма, сюда приехали переселенцы из центральных областей РСФСР, с Украины и Кубани, они увидели одичавшие сады, разрушенную оросительную систему и развалившиеся постройки. Но вчерашние фронтовики сумели вдохнуть веру в односельчан: колхоз «Горный», центральная усадьба которого находилась в Богатом, стал одним из передовых в Белогорском районе.
Потом колхоз развалился.
И снова появились руины, и снова появились одичавшие сады. И как-то пропало желание работать, что-либо возрождать. Сложно. Хлопотно. Рискованно. А может, просто нет идейных вдохновителей, ну как тогда, и денег нет.
А когда-то здесь был богатейший колхоз. Поля, фермы, ФАП, консервный завод и большая тракторная бригада. Счастливые работящие люди. И сады. Шикарные, яблоневые. Теперь ничего этого нет. Разве только люди остались. Сегодня на территории сельсовета семь сёл. А это — почти две тысячи жителей. Живут тем, что даёт приусадебное хозяйство, тем, что даёт лес, и тем, что дают курортники. Благо Судак и Феодосия — недалеко, а уехать из села нетрудно.
Жёлтое двухэтажное здание скромненько стоит у дороги. Это — школа. Зелёные кусты буксуса, зелёные сосны. У железного ограждения стоят девчонки, улыбаются и машут проносящимся автомобилям. Так делали в детстве и мы. А если кто решит остановиться — бросались врассыпную. Когда-то из школьных окон выглядывали чёрные трубы обогревающих классы печек. Теперь их нет. Ремонт сделали. Работает отопление. А ещё школа для меня всегда будет пахнуть ванильными булочками. Пусть даже сегодня таких и не пекут.
Вот оно, село, в котором прошло моё детство. Красивое, зелёное и бедное. Здесь я разбивала коленки, убегая от индюков и гусей или безрезультатно учась крутить велосипедные педали. Здесь пошла в школу, где, греясь у дымившей «буржуйки», влюбилась в одноклассника Витьку Григорьева. Здесь получала первые любовные записки и фиалки. Не от него. И опять влюбилась. В Серёжку Синицына. И стыдно было. Здесь, возвращаясь из школы домой, садилась на крутой бугор, доставала тетрадку, огрызок карандаша и что-то записывала.
И были ошибки в причастиях и прилагательных. И лишние запятые и тире. Учительница русского языка и литературы как-то сказала, что тире — любимый знак препинания Марины Цветаевой. С тех пор в моих сочинениях тире стало ещё больше, чтоб как у Цветаевой.
И точки ставила не там, где надо. Но тогда, на горке, я записывала мысли, серьёзные и грустные. И смешными они не казались. А за спиной были парк и старое кладбище. А если весна, то вокруг цвели красивые жёлтые цветы — адонис, которые, точно помню, учитель биологии срывать запрещал. Срывала, конечно. И ветер. И горы. И я сижу — мечтаю и думаю. А потом болею от долгого сидения на холодной земле.
Горы. Они бывают разными: замшевыми, бархатными и шёлковыми, чёрными, фиолетовыми и в лёгкой голубой дымке. Бывают таинственными и злыми, мягкими и шершавыми. Набухшими от влаги дождей осенью и просящими воды летом.
И здесь, в Богатом, они всегда рядом. Люблю эту горку. И вид на горы, который с неё открывается. Люблю яблоневый сад, который называют Тумановским, по фамилии помещика, когда-то здесь жившего. И речку люблю. Ничего что никогда в ней не купалась.
Есть в Богатом ещё одно место, которое очень нравится. Руины армянского храма, которые здесь называют просто: «монастырь». Так все говорят: «На монастырь схожу», «А сегодня коров на монастырь погнали». Говорят, имея в виду не разрушенные постройки, а именно место. Место, где были монастырь и монастырский двор, место, где прохаживались задумчивые и грустные монахи. Здесь бегали и мы. Заглядывали в пересохшие колодцы, где когда-то скапливалась родниковая целебная вода, бегали к старым каштанам и старому дубу, на корнях которого можно было посидеть. Заходили в храм, вернее, забирались через разрушенные входы и глазели на красивый свод и стены.
Автор фото — rigelden
А ещё мы точно знали, что где-то под землёй есть тайные ходы, по которым можно дойти аж до самого Белогорска, и что где-то там спрятаны сокровища монахов.
В
Первоначально он носил имя Спасителя. Во второй половине XIX века при нём был монастырь святого Ильи, куда приезжали не только молиться, но и укрепить здоровье, пожить среди красивой природы. Очарованная окрестностями Бахчи-Эли путешественница Анна Горчакова рассказывала: «Долина, славящаяся своим плодородием между всеми долинами Крыма, сплошной массой густых садов и течением быстрой светлой речки, наполнена удивительной свежестью, плодотворной влагой и невообразимым благоуханием, словно все цветы, все травы мира соединились в один громадный стог...».
Осматривая остатки храма, удивляешься мастерству умельцев, построивших внушительное сооружение без раствора, украсивших его искусной резьбой, фрагменты которой ещё кое-где сохранились. И думаешь: а почему храм этот, которому всего-то лет шестьсот, дошёл до такого состояния? Но посмотреть интересно. Места у нас красивые.
Руины храма находятся на возвышенности. А чуть ниже когда-то был помещичий дом, того самого, фамилию которого носит сад. Поднимаешься по дороге к руинам, смотришь на небо и горы, на густые заросли шиповника, когда-то это был розовый сад помещика, и чувствуешь спокойствие. И умиротворение. Может, потому, что место сквознякам не подвержено, а может, этому есть и другое объяснение. И только робко дрожит чистый воздух. Вдохновляет.
А если есть фантазия, то можно и пофантазировать. Вон там, по тропинке вверх, размеренным шагом идёт монах.
И грустно ему, что его келья разрушена. Сядет на горке, помолится.
Помолится, и всё будет хорошо. И у села. И у людей. Только храм возродить уже нельзя.
Ирина Ковалёва, «Крымская Правда»
Читайте также:
Я тоже родом с села Богатое. Спасибо за прекрасные слова в адрес села. Прочитав диалог сразу всё вспомнилось. Ведь это все когда-то было.
ОтветитьУдалить