Крымские села-призраки
Советские формулировки «укрупнение» и «бесперспективность» стирали с лица земли целые деревни. Людей переселяли в соседние районы, брошенные дома смотрели в спины хозяев вмиг почерневшими глазницами пустых окон: без занавесок и уютных горшков с цветами на деревянных подоконниках.
Основная волна оптимизации деревень прокатилась в 60—70-е годы прошлого столетия, но до сих пор заметны ее следы: руины сел и поселков, призраки бывшей жизни. Есть обычные «брошенки», разрушенные за полвека до фундаментов, есть «утопленники» — деревни, на месте которых создавали водохранилища и рыли каналы.
Прагматичная логика государства, где все идет по плану, а общественные интересы ставятся намного выше личных: легче и проще поддерживать крупное село, с большим хозяйством, чем десяток мелких. Но удивительно другое: в некоторых поселках, вычеркнутых с карты Крыма десятилетия назад, до сих пор теплится жизнь: с керосинками и печным отоплением. В одно из таких сел, с культурным названием Лермонтовка, мы и отправились.
Дождь заливает разбухшие поля, сыплет холодные капли на руины домов. Грязь по щиколотку. Городские кроссовки тракторной подошвой ухватывают комья коричневой земли, тяжелеют и через несколько минут — промокают. Гладкий ствол фундука окружен дикой вишней, за ним — угол дома. Вокруг — поле до горизонта. Кроме угла ничего не осталось: камни и шифер разбросаны вокруг.
«Здесь я жил четыре года, а здесь кровать стояла, — 50-летний Юрий Степанищев взбирается на камни, показывая дальний от уцелевшего угла кусок фундамента. — Ночью ураган был, я тогда на кошаре дежурил. Вернулся утром, а крыши моего дома нет, сорвало, шифер разбросало. Начал перетаскивать свое имущество в соседний дом, он все равно пустой был».
Соседний — это если идти через небольшой пустырь и орешник. Раньше дома стояли плечом к плечу, дворы разделял деревянный штакетник, тянулись электропровода. По стене нынешнего дома Юрия тянется только трещина, вырезает в камне причудливый, темный зигзаг — как события и воля случая вырезали историю села Лермонтовка. Трещина начинается под крышей и сквозь фундамент уходит в землю.
В справочниках рядом с названием «Лермонтовка» — маленький крестик. Село числится исчезнувшим несколько десятилетий назад. Впрочем, крупным оно никогда и не было: в «Памятной книжке Таврической губернии» за 1892 год, согласно переписи, здесь проживали 28 человек, тогда населенный пункт назывался Аджи-Эли и уже больше походил на хутор, чем на село. Период расцвета (относительного, конечно) для Лермонтовки пришелся на тридцатые годы прошлого столетия: вокруг фермы и кошары вырастали новые дома, приезжали новые люди. Потом — реформа, укрупнение, а следом — ярлык «бесперспективность».
Сейчас на въезде в село маленькая самодельная табличка: «Лермонтово». Правильное название — «Лермонтовка», но так, наверное, проще. Накатанная в поле дорога уходит к нескольким домам в центре села. Тут еще теплится жизнь. Справа и слева — остовы домов, словно пеньки прореженных жизнью зубов во рту старика.
«Тут два дома жилых — мой и моего напарника, он тоже на кошаре нашего шефа работает, но сейчас вы его не найдете, — Юрий приглашает нас к себе. — Он отару ушел пасти, где-то в поле. Завязнете (выносит вердикт, глянув на наш автомобиль. — прим.), так что заходите, а то промокли».
В прихожей Юры газовая плита, в сковородке поджаренные ломтики батона в растительном масле, рядом на столе макароны в целлофановой пачке, почищенный лук. Радиоприемник бормочет поднадоевший старый хит певицы Елки про девочку-студентку, лыжный курорт Куршевель и розы из Марселя. Приемник работает от батареек, электричество отключили несколько десятилетий назад. За порогом — колода для рубки дров, рядом топор.
«Дрова на телеге подвозим, на кошаре лошади есть, — Юра показывает печь, сложенную посреди хаты, чтобы тепла хватало на все комнаты, Елка из динамика напевает про массаж и маникюр. — А так „аппарат“ хороший (хлопает печь по боку. — прим.). Наработаешься, вечером придешь, затопишь... Скучно? Редко бывает. Ну, для этого книжки есть и керосинка. Почитать можно. Если совсем муторно, то и... (щелкает указательным пальцем по шее. — прим.). У меня день рождения через три дня. Работать буду, а вечером посидим с напарником, отметим, выпьем по чуть-чуть. А вообще скучно тут редко бывает. Наработаешься, придешь, нагреешь дом — и спать ложишься в тепле. Счастье. Что еще надо? Это первое время, когда только из Анновки приехал, не знал, куда себя деть вечером, а сейчас привык».
Судьба Юрия чем-то похожа на судьбу «бесперспективной» Лермонтовки: служил прапорщиком, карьерных высот не достиг, звезд по службе не хватал, женился, потом развелся, работал на пекарне, на складе... А десять лет назад, уже стареющим мужчиной пришел в умирающую Лермонтовку — жить и присматривать за отарой овец местного фермера. Странно, но здесь, в забытом и вычеркнутом из справочников селе, он, кажется, нашел то, что искал: спокойствие и счастье.
Оставленный хозяевами дом — это всегда трагедия. Всегда жутко. Дома не бросают по прихоти, из каприза: выгнать может только беда вроде голода, войны или государственной надобности.
«Покидать свой дом навсегда очень тяжело, — вздыхает Ольга Власенкова, которая сейчас живет в Песчаном Бахчисарайского района. — Я выросла в селе Лесниково, это в горах, в верховьях Качи, а потом сказали, что надо переезжать, что это будет санитарная зона Загорского водохранилища. Это было в 1976 году, сколько лет уже прошло, а наш дом мне до сих пор снится. Там осталось мое детство, юность».
Старинное село, основанное крымскими греками, на левом притоке реки Качи, существовало несколько столетий. Первое документальное упоминание Истили (первичное название Лесниково) историки заметили в турецкой налоговой ведомости 1652 года: в ней перечислены два десятка жителей. В 1892 году (уже в «Памятной книжке Таврической Губернии») — здесь жили 683 человека. Лесниково росло как на дрожжах. Удачное месторасположение притягивало к нему новых жителей.
«Мы приезжали туда уже после 1976 года, после переселения, но там ничего не осталось, все сровняли бульдозерами, камни вывезли, — рассказывает Ольга Власенкова. — А все равно — на этом месте сердце щемит».
«Укрупнение мелких колхозов — путь к новому расцвету сельского хозяйства», — передовица «Правды» от 25 июня 1950 года. Так начиналась грандиозная перестройка на селе: Союз пытался сконцентрировать аграриев в крупных колхозах и при этом ликвидировать малоэффективные, отдаленные хутора и деревеньки. Замысел был хорош, но, как было принято в Советском Союзе, ставил интересы государства выше интересов отдельных людей. Совхоз-гигант строился на базе двух-трех крупных сел, а остальные в это время пустели, разорялись и получали ярлыки «бесперспективных».
В Крыму под реформу попали сотни (!) сел. Например, только в Ленинском районе с начала 50-х по 80-е годы исчезли 70 сел, большинство из них были признаны неперспективными. В Джанскойском районе — 57 сел, в Первомайском — 35, в Раздольненском — 34... Укрупнение сельских населенных пунктов прошлось по Крыму катком, оставляя после себя села-призраки. Часть исчезнувших населенных пунктов просто влилась в состав более крупных сел. Но большинство — исчезли, скорее всего, навсегда.
Основная волна оптимизации деревень прокатилась в 60—70-е годы прошлого столетия, но до сих пор заметны ее следы: руины сел и поселков, призраки бывшей жизни. Есть обычные «брошенки», разрушенные за полвека до фундаментов, есть «утопленники» — деревни, на месте которых создавали водохранилища и рыли каналы.
Прагматичная логика государства, где все идет по плану, а общественные интересы ставятся намного выше личных: легче и проще поддерживать крупное село, с большим хозяйством, чем десяток мелких. Но удивительно другое: в некоторых поселках, вычеркнутых с карты Крыма десятилетия назад, до сих пор теплится жизнь: с керосинками и печным отоплением. В одно из таких сел, с культурным названием Лермонтовка, мы и отправились.
«Вернулся утром, а крыши моего дома нет»
Дождь заливает разбухшие поля, сыплет холодные капли на руины домов. Грязь по щиколотку. Городские кроссовки тракторной подошвой ухватывают комья коричневой земли, тяжелеют и через несколько минут — промокают. Гладкий ствол фундука окружен дикой вишней, за ним — угол дома. Вокруг — поле до горизонта. Кроме угла ничего не осталось: камни и шифер разбросаны вокруг.
«Здесь я жил четыре года, а здесь кровать стояла, — 50-летний Юрий Степанищев взбирается на камни, показывая дальний от уцелевшего угла кусок фундамента. — Ночью ураган был, я тогда на кошаре дежурил. Вернулся утром, а крыши моего дома нет, сорвало, шифер разбросало. Начал перетаскивать свое имущество в соседний дом, он все равно пустой был».
Соседний — это если идти через небольшой пустырь и орешник. Раньше дома стояли плечом к плечу, дворы разделял деревянный штакетник, тянулись электропровода. По стене нынешнего дома Юрия тянется только трещина, вырезает в камне причудливый, темный зигзаг — как события и воля случая вырезали историю села Лермонтовка. Трещина начинается под крышей и сквозь фундамент уходит в землю.
В справочниках рядом с названием «Лермонтовка» — маленький крестик. Село числится исчезнувшим несколько десятилетий назад. Впрочем, крупным оно никогда и не было: в «Памятной книжке Таврической губернии» за 1892 год, согласно переписи, здесь проживали 28 человек, тогда населенный пункт назывался Аджи-Эли и уже больше походил на хутор, чем на село. Период расцвета (относительного, конечно) для Лермонтовки пришелся на тридцатые годы прошлого столетия: вокруг фермы и кошары вырастали новые дома, приезжали новые люди. Потом — реформа, укрупнение, а следом — ярлык «бесперспективность».
Сейчас на въезде в село маленькая самодельная табличка: «Лермонтово». Правильное название — «Лермонтовка», но так, наверное, проще. Накатанная в поле дорога уходит к нескольким домам в центре села. Тут еще теплится жизнь. Справа и слева — остовы домов, словно пеньки прореженных жизнью зубов во рту старика.
«Тут два дома жилых — мой и моего напарника, он тоже на кошаре нашего шефа работает, но сейчас вы его не найдете, — Юрий приглашает нас к себе. — Он отару ушел пасти, где-то в поле. Завязнете (выносит вердикт, глянув на наш автомобиль. — прим.), так что заходите, а то промокли».
«Придешь, затопишь печь — и спать в тепле. Счастье!»
В прихожей Юры газовая плита, в сковородке поджаренные ломтики батона в растительном масле, рядом на столе макароны в целлофановой пачке, почищенный лук. Радиоприемник бормочет поднадоевший старый хит певицы Елки про девочку-студентку, лыжный курорт Куршевель и розы из Марселя. Приемник работает от батареек, электричество отключили несколько десятилетий назад. За порогом — колода для рубки дров, рядом топор.
«Дрова на телеге подвозим, на кошаре лошади есть, — Юра показывает печь, сложенную посреди хаты, чтобы тепла хватало на все комнаты, Елка из динамика напевает про массаж и маникюр. — А так „аппарат“ хороший (хлопает печь по боку. — прим.). Наработаешься, вечером придешь, затопишь... Скучно? Редко бывает. Ну, для этого книжки есть и керосинка. Почитать можно. Если совсем муторно, то и... (щелкает указательным пальцем по шее. — прим.). У меня день рождения через три дня. Работать буду, а вечером посидим с напарником, отметим, выпьем по чуть-чуть. А вообще скучно тут редко бывает. Наработаешься, придешь, нагреешь дом — и спать ложишься в тепле. Счастье. Что еще надо? Это первое время, когда только из Анновки приехал, не знал, куда себя деть вечером, а сейчас привык».
Судьба Юрия чем-то похожа на судьбу «бесперспективной» Лермонтовки: служил прапорщиком, карьерных высот не достиг, звезд по службе не хватал, женился, потом развелся, работал на пекарне, на складе... А десять лет назад, уже стареющим мужчиной пришел в умирающую Лермонтовку — жить и присматривать за отарой овец местного фермера. Странно, но здесь, в забытом и вычеркнутом из справочников селе, он, кажется, нашел то, что искал: спокойствие и счастье.
Выселенная водохранилищем: «Мой дом мне теперь снится»
Оставленный хозяевами дом — это всегда трагедия. Всегда жутко. Дома не бросают по прихоти, из каприза: выгнать может только беда вроде голода, войны или государственной надобности.
«Покидать свой дом навсегда очень тяжело, — вздыхает Ольга Власенкова, которая сейчас живет в Песчаном Бахчисарайского района. — Я выросла в селе Лесниково, это в горах, в верховьях Качи, а потом сказали, что надо переезжать, что это будет санитарная зона Загорского водохранилища. Это было в 1976 году, сколько лет уже прошло, а наш дом мне до сих пор снится. Там осталось мое детство, юность».
Старинное село, основанное крымскими греками, на левом притоке реки Качи, существовало несколько столетий. Первое документальное упоминание Истили (первичное название Лесниково) историки заметили в турецкой налоговой ведомости 1652 года: в ней перечислены два десятка жителей. В 1892 году (уже в «Памятной книжке Таврической Губернии») — здесь жили 683 человека. Лесниково росло как на дрожжах. Удачное месторасположение притягивало к нему новых жителей.
«Мы приезжали туда уже после 1976 года, после переселения, но там ничего не осталось, все сровняли бульдозерами, камни вывезли, — рассказывает Ольга Власенкова. — А все равно — на этом месте сердце щемит».
Ликвидация сел. Как это было
«Укрупнение мелких колхозов — путь к новому расцвету сельского хозяйства», — передовица «Правды» от 25 июня 1950 года. Так начиналась грандиозная перестройка на селе: Союз пытался сконцентрировать аграриев в крупных колхозах и при этом ликвидировать малоэффективные, отдаленные хутора и деревеньки. Замысел был хорош, но, как было принято в Советском Союзе, ставил интересы государства выше интересов отдельных людей. Совхоз-гигант строился на базе двух-трех крупных сел, а остальные в это время пустели, разорялись и получали ярлыки «бесперспективных».
В Крыму под реформу попали сотни (!) сел. Например, только в Ленинском районе с начала 50-х по 80-е годы исчезли 70 сел, большинство из них были признаны неперспективными. В Джанскойском районе — 57 сел, в Первомайском — 35, в Раздольненском — 34... Укрупнение сельских населенных пунктов прошлось по Крыму катком, оставляя после себя села-призраки. Часть исчезнувших населенных пунктов просто влилась в состав более крупных сел. Но большинство — исчезли, скорее всего, навсегда.
Кирилл Железнов, «Республика»
Читайте также:
