Курортный роман Фанни Каплан с братом Ленина в Евпатории
Факт знакомства и даже более того, курортного романа, младшего брата Ленина с Фанни Каплан — той самой роковой женщиной, стрелявшей 30 августа 1918 года в вождя мирового пролетариата — в советское время замалчивали. Такой эпизод из жизни Дмитрия Ильича совершенно не вписывался в «канонизированную» Институтом марксизма-ленинизма биографию семьи Ульяновых. Но прозрачные намёки на эту романтическую историю просачивались в мемуарах революционеров и сохранялись в устных преданиях евпаторийских старожилов. Именно в Евпатории в мае 1917 года пересеклись пути земского врача Дмитрия Ильича Ульянова и амнистированной Временным правительством России от бессрочной каторги Фейги (Фанни) Ройтблат-Каплан.
Дом, в котором жил Дмитрий Ульянов (Евпатория, ул. Дмитрия Ульянова, бывшая Вокзальная)
Для 28-летней Каплан, которую родные звали Фейгой, а друзья-каторжане — Фанни, поездка в Крым была первой в её жизни. Она как политическая узница, пострадавшая от царского режима, получила от профсоюза социалистов-революционеров путёвку в евпаторийский санаторий — Дом каторжан (на фото). Десять лет в Акатуйской тюрьме (625 км от Читы) с работами на свинцово-серебряных рудниках существенно сказались на её здоровье — переболела туберкулёзом, ухудшилось зрение. В приёмном отделении Дома каторжан она впервые увидела доктора Ульянова — уездного врача, курировавшего это заведение. Дмитрий Ильич к тому времени уже шесть лет проживал в Крыму. Сначала он практиковал в Феодосийском уезде, а после Февральской революции поменялся местами службы с евпаторийским санитарным врачом С. И. Крыловым.
— О близких отношениях Фанни Каплан и Дмитрия Ильича я впервые услышал и осознанно воспринял эту информацию где-то году в68-м, в застольных беседах своего деда — лётчика, полковника ВВС, лично знакомого с Василием Сталиным и Амет-ханом Султаном, — рассказывает евпаторийский краевед и экскурсовод Павел Хорошко. — У нас дома часто собирались его друзья — евпаторийская элита того времени: старые большевики, офицеры, интеллигенты, из которых почти всем пришлось пройти сталинские лагеря. Я никогда не сомневался в достоверности этого факта, потому что и без этих рассказов о романе Каплан и Ульянова у нас в городе в 50–60-х годах уже прошлого века сохранялось немало устных свидетельств других очевидцев. По понятным причинам тогда никто не решился бы эти истории записать и оставить для потомков на бумаге. В СССР в те годы людей за анекдоты сажали, а тут — по-настоящему крамольная история с упоминанием имени младшего брата вождя!
С Павлом Гертрудовичем мы прошли по ульяновскому маршруту в Евпатории. На улице Пушкина, сохранившей своё название с дореволюционных времён, сегодня находится то, что осталось от большого санаторно-оздоровительного комплекса «Дом каторжан» — один из спальных корпусов, неприметное за деревьями двухэтажное здание. Сейчас это жилой12-квартирный дом рядом с морем. В 1917 году на территории здравницы было несколько корпусов, а также клуб, столовая, лечебница и обширный парк. На бывшей Вокзальной (сейчас, естественно, ул. Дмитрия Ульянова) мемориальной доской отмечен дом, где жил младший брат Ленина. Уездному врачу просторный, добротный дом выделяло земство. Только советские историки «прописали» там Дмитрия Ильича с мая 1918 года по апрель 1919 года.
— На самом деле Дмитрий Ильич поселился в нём раньше, сразу же, как получил место уездного врача, — говорит Павел Хорошко. — Не исключаю, что Фанни Каплан оставалась здесь ночевать. Их роман развивался стремительно и бурно. Доктор был известен как дамский угодник, «ходок», и он не мог пропустить мимо такую видную барышню. Фанни, по словам старых евпаторийцев, была красивой женщиной, и эта оценка весома, потому что на курорте, как нигде, умели из толпы выделять красавиц. А революционерки отличались от обывателей свободными нравами, к тому же они за годы каторжного заключения истосковались по мужским ухаживаниям. Впервые они увиделись в приёмном отделении Дома каторжан. Дмитрий Ильич вёл учёт всех прибывших на оздоровление, поскольку контингент был непростой, многие с тяжелыми заболеваниями после каторги. Он прописывал им курс лечения, направлял к специалистам. К тому же у Дмитрия Ильича с Фанни было немало вариантов для продолжения знакомства в его нерабочее время. Знаток городской светской жизни, он знал, где и как развлечь даму.
Упоминание об особых отношениях Фанни Каплан и Дмитрия Ульянова оставил в своих мемуарах Виктор Баранченко — автор книги о Гавене (из серии «Жизнь замечательных людей»), который отличился своей революционной деятельностью в Крыму. Виктор Еремеевич и сам был человеком удивительной судьбы: до революции — анархист, потом — большевик, в гражданскую войну — член коллегии Крымской ЧК, а перед выходом на пенсию — член историко-литературного объединения старых большевиков Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. С Каплан он как раз познакомился в Евпатории, где тоже поправлял своё здоровье в Доме каторжан. Его жена, социал-революционерка Фаина Ставская, была подругой Фанни. Не для печати Виктор Еремеевич записал свои воспоминания о быте и нравах Дома каторжан. В конце 90-х годов на эту рукопись под названием «Жизнь и гибель Фаины Ставской», которая и по сей день хранится в Центральном муниципальном архиве Москвы, обратил внимание историк, доцент МГУ Ярослав Леонтьев и первым опубликовал из неё выдержки. Виктор Еремеевич запомнил Фанни Каплан, как большеглазую, пышно причёсанную, осанистую, не похожую на коротко стриженных эмансипированных нигилисток того времени, а скорее на раздобревшую фельдшерицу:
60-е годы был редактором популярной серии биографий «ЖЗЛ». Литературная запись этой беседы была опубликована в 1991 году в историко-литературном альманахе. Семён Ефимович, эмигрировавший в США ещё в 82-м и потом успешно сотрудничавший с «Голосом Америки», пересказывает слова Баранченко:
В Евпатории, по словам Павла Хорошко, подметили, что для Дмитрия Ульянова ухаживания за Каплан были чем-то большим, чем курортный флирт. Бывшая каторжанка буквально расцветала на глазах, её видели в красивых платьях на вечернем моционе по набережной. А доктор щеголял в офицерской форме. На фотографиях заметно, что он с удовольствием позирует в фуражке, с шашкой на боку. Долгое время в местном краеведческом музее под стеклом был один из таких снимков — военврач с погонами капитана царской армии. В земской управе сплетничали о его романе, тем более что он давал повод для таких разговоров.
— Не однажды по земской линии отмечали отсутствие пары лошадей, которые были закреплены за уездным врачом, — рассказывает краевед. — Утром бидарка, двухколесная повозка, на месте, а лошадей нет. Дмитрий Ильич отправлялся с Фанни в романтические путешествия на Тарханкут. От Евпатории это более 60 вёрст, поэтому без ночёвки туда и обратно обернуться было бы очень утомительно. Ну и спешить им было некуда: вокруг потрясающие пейзажи, море с рыбацкими шхунами, пустынная степь с дрофами, развалины древнегреческих крепостей и городищ. Отдохнуть от верховой езды они останавливались в трактире «Беляуская могила» — на полпути, возле озера Донузлав, а ночевали в имении вдовы Поповой в Оленёвке. Такие по-настоящему романтические прогулки только укрепляли их взаимные чувства. Их роман вполне мог закончиться свадьбой, если бы в их отношения не вмешались партийные товарищи. Эсеры не хотели, чтобы их соратница в это революционное время перешла в лагерь политических конкурентов — стала женой брата лидера большевиков! Фанни просто попала под жесткий прессинг своих товарищей и боевых подруг, и в конце концов брачному союзу предпочла революционную борьбу. Для чувствительного Дмитрия Ильича это стало серьёзным ударом, горечь расставания он заливал добрым крымским вином в погребках.
Павел Хорошко предполагает, что и для Фанни это решение было болезненным, ведь в критический момент, когда её допрашивали чекисты как основную подозреваемую в покушении 30 августа 1918 года на Ленина, она говорила, что перед первым выстрелом вспомнила ласки Дмитрия на мысе Тарханкут.
— До 3 сентября, когда Каплан расстреляли и сожгли в бочке за Кремлёвской стеной, её допрашивали несколько раз, и не все протоколы опубликованы, — утверждает Хорошко. — Известно, что отсутствуют десять страниц, как раз связанных с показаниями о её пребывании в Крыму. Мы даже предположить не можем, что там записано. Как я понимаю, задачей более позднего большевистского времени было максимально отвести Фанни Каплан от Дмитрия Ульянова. Максимально!
— Я склонен к тому, что две слабости Дмитрия Ильича, вино и женщины, вполне могли привести к знакомству с Каплан, — комментирует крымский историк, автор нескольких десятков книг и научных публикаций по периоду гражданской войны в Крыму Вячеслав Зарубин. — Такое вполне возможно. Мне, если честно, Дмитрий Ильич очень симпатичен. Он как-то вжился в Крым, это такой своеобразный тип крымского интеллигента — мог и романс спеть своим простуженным тенором, подыгрывая на гармошке. Такой добродушный, весёлый гуляка. Он весьма отличался от своего брата и был человеком совершенно другого склада. Ничего плохого о нём сказать нельзя, наоборот, он ещё массу народа спас. Интересно и то, что никаких следов его причастности к красному террору в Крыму нет. Он же был в руководстве Крыма во время1920-21 годов, когда тут свирепствовали Землячка и Бела Кун. Максимум, что мне удалось найти — это то, что Дмитрий Ильич входил в тройку по чистке Таврического университета. Но там ведь никого не расстреляли.
Он был человеком, склонным к мирным действиям — выпивал... Причём он пил не потому, что стрелял, наверное, а потому, что ему это нравилось. За ним это фиксируется ещё до террора. А потом это стало для него удобной ширмой, чтобы отгородиться от всего жуткого, что у нас тогда творилось. Его ведь в конце концов «по просьбе товарищей» и убрали из Крыма за чрезмерное пьянство.
Дом, в котором жил Дмитрий Ульянов (Евпатория, ул. Дмитрия Ульянова, бывшая Вокзальная)
Революционный сезон любви
— О близких отношениях Фанни Каплан и Дмитрия Ильича я впервые услышал и осознанно воспринял эту информацию где-то году в
С Павлом Гертрудовичем мы прошли по ульяновскому маршруту в Евпатории. На улице Пушкина, сохранившей своё название с дореволюционных времён, сегодня находится то, что осталось от большого санаторно-оздоровительного комплекса «Дом каторжан» — один из спальных корпусов, неприметное за деревьями двухэтажное здание. Сейчас это жилой
— На самом деле Дмитрий Ильич поселился в нём раньше, сразу же, как получил место уездного врача, — говорит Павел Хорошко. — Не исключаю, что Фанни Каплан оставалась здесь ночевать. Их роман развивался стремительно и бурно. Доктор был известен как дамский угодник, «ходок», и он не мог пропустить мимо такую видную барышню. Фанни, по словам старых евпаторийцев, была красивой женщиной, и эта оценка весома, потому что на курорте, как нигде, умели из толпы выделять красавиц. А революционерки отличались от обывателей свободными нравами, к тому же они за годы каторжного заключения истосковались по мужским ухаживаниям. Впервые они увиделись в приёмном отделении Дома каторжан. Дмитрий Ильич вёл учёт всех прибывших на оздоровление, поскольку контингент был непростой, многие с тяжелыми заболеваниями после каторги. Он прописывал им курс лечения, направлял к специалистам. К тому же у Дмитрия Ильича с Фанни было немало вариантов для продолжения знакомства в его нерабочее время. Знаток городской светской жизни, он знал, где и как развлечь даму.
Фанни была красавицей
Нечего греха таить, во многих случаях дружбы перерастали тут, в знойной Евпатории, в нечто большее. От некоторых старых политкаторжан беременели молодые мартовские социалистки... Иные из таких связей вскоре проходили, а другие перерастали в прочные узы на всю жизнь. Был тут роман такой и у подслеповатой Ройтблат.В жизнеописании своей жены Баранченко не уточняет, кто же именно был курортным избранником Каплан, но он об этом рассказывает Семёну Резнику, который в
Дмитрий Ильич любил ухаживать за хорошенькими женщинами. Особое внимание он оказывал Фанни Каплан, которая была очень красива и пользовалась успехом у мужчин.Этот образ еврейской красавицы кардинально отличается от того, который тиражировали в СССР. Каждый школьник знал, что Каплан — это мерзкая тётка, которая стреляла в Ленина и ранила его пулями с ядом кураре.
Ульянов едва не женился на Каплан
— Не однажды по земской линии отмечали отсутствие пары лошадей, которые были закреплены за уездным врачом, — рассказывает краевед. — Утром бидарка, двухколесная повозка, на месте, а лошадей нет. Дмитрий Ильич отправлялся с Фанни в романтические путешествия на Тарханкут. От Евпатории это более 60 вёрст, поэтому без ночёвки туда и обратно обернуться было бы очень утомительно. Ну и спешить им было некуда: вокруг потрясающие пейзажи, море с рыбацкими шхунами, пустынная степь с дрофами, развалины древнегреческих крепостей и городищ. Отдохнуть от верховой езды они останавливались в трактире «Беляуская могила» — на полпути, возле озера Донузлав, а ночевали в имении вдовы Поповой в Оленёвке. Такие по-настоящему романтические прогулки только укрепляли их взаимные чувства. Их роман вполне мог закончиться свадьбой, если бы в их отношения не вмешались партийные товарищи. Эсеры не хотели, чтобы их соратница в это революционное время перешла в лагерь политических конкурентов — стала женой брата лидера большевиков! Фанни просто попала под жесткий прессинг своих товарищей и боевых подруг, и в конце концов брачному союзу предпочла революционную борьбу. Для чувствительного Дмитрия Ильича это стало серьёзным ударом, горечь расставания он заливал добрым крымским вином в погребках.
Павел Хорошко предполагает, что и для Фанни это решение было болезненным, ведь в критический момент, когда её допрашивали чекисты как основную подозреваемую в покушении 30 августа 1918 года на Ленина, она говорила, что перед первым выстрелом вспомнила ласки Дмитрия на мысе Тарханкут.
— До 3 сентября, когда Каплан расстреляли и сожгли в бочке за Кремлёвской стеной, её допрашивали несколько раз, и не все протоколы опубликованы, — утверждает Хорошко. — Известно, что отсутствуют десять страниц, как раз связанных с показаниями о её пребывании в Крыму. Мы даже предположить не можем, что там записано. Как я понимаю, задачей более позднего большевистского времени было максимально отвести Фанни Каплан от Дмитрия Ульянова. Максимально!
Другой Ульянов
— Я склонен к тому, что две слабости Дмитрия Ильича, вино и женщины, вполне могли привести к знакомству с Каплан, — комментирует крымский историк, автор нескольких десятков книг и научных публикаций по периоду гражданской войны в Крыму Вячеслав Зарубин. — Такое вполне возможно. Мне, если честно, Дмитрий Ильич очень симпатичен. Он как-то вжился в Крым, это такой своеобразный тип крымского интеллигента — мог и романс спеть своим простуженным тенором, подыгрывая на гармошке. Такой добродушный, весёлый гуляка. Он весьма отличался от своего брата и был человеком совершенно другого склада. Ничего плохого о нём сказать нельзя, наоборот, он ещё массу народа спас. Интересно и то, что никаких следов его причастности к красному террору в Крыму нет. Он же был в руководстве Крыма во время
Он был человеком, склонным к мирным действиям — выпивал... Причём он пил не потому, что стрелял, наверное, а потому, что ему это нравилось. За ним это фиксируется ещё до террора. А потом это стало для него удобной ширмой, чтобы отгородиться от всего жуткого, что у нас тогда творилось. Его ведь в конце концов «по просьбе товарищей» и убрали из Крыма за чрезмерное пьянство.
Майкл Львовски, «Крымская Правда»
Читайте также:
