Как крымчане зарабатывали пенсии сто лет назад
Сколько раз поэтами и писателями была высмеяна неказистая обывательская мечта о собственном, пусть и скромном, домишке с садиком и «пенсионе при полной выслуге лет»! Век-полтора тому назад именно это казалось прочной опорой наступающей старости, защитой от нищеты и безвестности. Пенсии от государства полагались далеко не каждому, многие должны были сами подумать о времени, когда не останется ни сил, ни возможности работать.
Словарь Брокгауза и Ефрона слово «пенсия» определял как «пожизненное содержание, выдаваемое отставным чиновникам за долговременное и беспорочное прохождение службы». Впрочем, еще не каждый государственный человек мог на нее рассчитывать — только к 1914 году право на пенсию получили все, как мы сегодня говорим, бюджетники: от военных и госслужащих до врачей и учителей.
Газета «Рижский вестник», напечатавшая в 1911 году заметку о небывалом случае, назвала главного героя Мафусаилом, имея в виду одного из праотцов человечества. Факт и впрямь был необычный: народный учитель, который с 20 лет начал сеять разумное, доброе, вечное на ниве образования, решил уйти на покой лишь в 80 лет. Он обратился в управление пенсионной кассы народных учителей и учительниц с просьбой рассчитать размер ежемесячного пособия по старости. «Пенсионная касса после головоломных вычислений нашла, что ему за 60 лет причитается двадцать две тысячи семьсот рублей в год. Но эта сумма выдана не будет, т. к. при составлении устава кассы не предусмотрена такая долговечность учителей», — сообщила газета.
Пенсионные кассы, обещавшие хоть какой-то доход в старости, начали появляться в конце XIX века. Таврическая губерния была одной из немногих, где земство учредило для служащих эмеритальную кассу — своего рода пенсионный фонд. В него вливался ручеек пособий от земства (или, как бы сказали сегодня, из местного бюджета), а остальную сумму составляли ежемесячные отчисления с зарплаты служащих — в Крыму в 1895 году на это уходило 2% их оклада, а позже уже 6%.
Между прочим, популярную в наше время присказку «чтобы ты жил на одну зарплату!» с полным пониманием приняли бы и в те времена. Потому что на одну зарплату не жили. Служащим причитались самые разные выплаты: квартирные, столовые, прогонные (на проезд), деньги выдавались на овес для лошадей, если таковые требовались для служебных поездок, и даже на стирку, топливо и шитье для парадных мундиров. Из всех этих выплат, в том числе и премий, тоже производились вычеты в эмеритальную кассу. Но эта система уже через 15–20 лет обнаружила слабые места.
А. Казанаклы в 1904 году подробно исследовал недостатки эмеритальной кассы для служащих Таврического земства и отметил, что они опираются на среднюю статистику данных о служащих — от этого зависят взносы земства. «Не принимается во внимание соображение того, что в будущем возможно изменение состава служащих, их возраста, семейного положения, повышение или понижение по службе», — указывал он. Чем раньше начинал работать человек, тем быстрее он выслуживал необходимый срок, уходил на пенсию и тем большее количество лет получал пособие. Несправедливость заключалась в том, что существовал предел повышения пособия по старости — больше, даже прослужив сверх нормы, не получишь. К тому же размер пенсии увеличивался не с каждым проработанным годом, а через определенные промежутки — 3 или 5 лет. Так, приводил пример Казанаклы, один служащий, проработавший 15 лет, мог заслужить лишь 100 руб. пенсии в месяц, а другой — с таким же сроком и окладом, но попавший на «момент повышения», — 166 руб.
Средний возраст пенсионеров Таврического земства в 1903 году составлял 51 год, большинство их были мужчины, зачастую единственные кормильцы больших семейств. В Крыму попытки земских служащих, а к ним относились не одни лишь канцеляристы, но и медики, учителя — в общем, все люди, которые получали работу от местной власти, обеспечить себе спокойную старость могли в одночасье пойти прахом. Эмеритальные кассы копили капитал за счет выбывших членов — умерших или оставивших службу до того, как прослужили 12 лет. Ни больным или увечным, вынужденным уйти со службы, ни семьям умерших деньги не возвращались, и таких служащих было 12–13%. И все равно из-за слишком молодых пенсионеров эмеритальные кассы были обречены.
В начале ХХ века многие экономисты были уверены, что будущее за страховыми пенсионными кассами. Их организовывали, к примеру, профессиональные сообщества — литераторы, педагоги, а также ведомства (особенно деятельным было железнодорожное). Да и среди промышленников нередко встречались не буржуи, озабоченные лишь толщиной своего кошелька, а ответственные и понимающие люди. «Один фабрикант, идя навстречу нуждам служащих и рабочих своей фабрики и желая их поощрить, уступил в их пользу определенную часть в прибылях предприятия. Из тех ежегодных сумм, которые будут падать на эту часть, намечено образовать специальные капиталы... на взаимное вспоможение служащим и рабочим и на учреждение пенсионно-вспомогательной кассы», — писала в 1909 году газета «Московские ведомости».
Пособие участников страховых пенсионных касс увеличивалось с каждым прослуженным годом и зависело от размеров взносов и количества проработанных лет. Людям, которые оставляли работу, возвращали все внесенные деньги, а после пятилетних отчислений взносов еще и скромные проценты. Кстати, после этого срока жена и дети уже имели право на пенсию вместо умершего кормильца, состоявшего в такой кассе. Вдова могла как получать ежемесячное пособие, рассчитанное из предположительной продолжительности ее жизни, так и потребовать всю сумму сразу. Критиковать, правда, страховые кассы начали уже через несколько лет после их появления — пенсии получались маленькими. Кроме того, когда из касс стало возможно получать не только пособия по старости, но и временные — по утрате трудоспособности, расцвели всевозможные мошеннические схемы. Например, в портовых городах Крыма в 1910 году пытались применить опробованное ранее в Одессе жульничество. В Ялте и Феодосии мошенники договаривались с портовыми рабочими, выбирая неграмотных и плохо говорящих по-русски, наносили им увечья (ожоги, порезы, провоцировали возникновение нарывов, опухолей). А потом от имени пострадавших обращались в страховое общество и получали деньги. Самим рабочим в лучшем случае доставалась половина.
Профессия врача сто лет назад считалась не только престижной, но и прибыльной. Правда, большинство обывателей как-то не думали, какими усилиями и огромным трудом доставались медикам эти заработки. И с каким риском была связана их работа. Евпаторийский санитарный врач С. Крылов, выступавший в 1913 году на Таврическом губернском съезде врачей, считал, что земства обязаны защитить медиков и их семьи. Дело в том, что к началу ХХ века существовал циркуляр о выдаче единовременных пособий семьям погибших врачей, фельдшеров и служителей (санитаров, медсестер, сиделок). Но деньги выплачивались лишь в случае смерти медиков от инфекционных болезней при работе в очагах эпидемий, причем был утвержден перечень заболеваний — от холеры и сыпного тифа до дифтерии и чумы. Между тем даже в этих очагах медики зачастую становились жертвами бунтов, их убивали и калечили. Кстати, даже пострадавшим на службе пособие по инвалидности не полагалось. В обычной практике медики тоже рисковали заразиться от пациента или при вскрытии, получить увечье от душевнобольного. Страховые пенсионные кассы вызывали нарекания медиков: земский врач с окладом 1,2 тыс. руб. в год после 12 лет работы мог рассчитывать на пенсию всего... в 119 руб. в год, это меньше 10 рублей в месяц.
«Почему должна голодать семья фельдшера, умершего от воспаления легких, а семья врача, умершего от сыпного тифа, будет обеспечена?» — задавал Крылов риторический вопрос. Впрочем, сами пособия обеспечивали ненадолго. Семьям умерших врачей назначали выплату в 3–6 тыс. руб., ветврачам 3 тыс. руб., фельдшерам 1–2 тыс. руб., служителям 200–1 000 руб. Крымские медики настаивали на том, что пособия необходимо увеличить и обеспечить доход оставшимся без кормильца семьям.
В общем, разового пособия семье в лучшем случае хватало на 2–3 года, да и то его выдавали лишь жене, детям, старикам-родителям, если те не имели других детей, кроме умершего сына-медика, и находились на его содержании. А ведь тогда семьи были немалые, часто один человек содержал сестер и братьев, дядюшек и тетушек, бабушек и совсем уж дальнюю родню.
На пенсию от казны могли рассчитывать отставные солдаты, отличившиеся перед родиной. А вот люди простые самой лучшей страховкой считали своих детей — вырастут, встанут на ноги, авось и родителей не оставят. Тем, кого судьба лишила этого капитала, оставалось надеяться на безрадостную жизнь в богадельне или на помощь благотворителей. Одни благотворительные организации раздавали таким старикам продукты, топливо, другие, как «Общество пособия бедным мусульманам Крыма», назначали им ежемесячные пособия. И в списках бедняков нередко мелькало: «Старику Мамуту Мустафе — 36 р., Эльмаз (старуха) — 12 р.».
Словарь Брокгауза и Ефрона слово «пенсия» определял как «пожизненное содержание, выдаваемое отставным чиновникам за долговременное и беспорочное прохождение службы». Впрочем, еще не каждый государственный человек мог на нее рассчитывать — только к 1914 году право на пенсию получили все, как мы сегодня говорим, бюджетники: от военных и госслужащих до врачей и учителей.
Газета «Рижский вестник», напечатавшая в 1911 году заметку о небывалом случае, назвала главного героя Мафусаилом, имея в виду одного из праотцов человечества. Факт и впрямь был необычный: народный учитель, который с 20 лет начал сеять разумное, доброе, вечное на ниве образования, решил уйти на покой лишь в 80 лет. Он обратился в управление пенсионной кассы народных учителей и учительниц с просьбой рассчитать размер ежемесячного пособия по старости. «Пенсионная касса после головоломных вычислений нашла, что ему за 60 лет причитается двадцать две тысячи семьсот рублей в год. Но эта сумма выдана не будет, т. к. при составлении устава кассы не предусмотрена такая долговечность учителей», — сообщила газета.
Пенсионные кассы, обещавшие хоть какой-то доход в старости, начали появляться в конце XIX века. Таврическая губерния была одной из немногих, где земство учредило для служащих эмеритальную кассу — своего рода пенсионный фонд. В него вливался ручеек пособий от земства (или, как бы сказали сегодня, из местного бюджета), а остальную сумму составляли ежемесячные отчисления с зарплаты служащих — в Крыму в 1895 году на это уходило 2% их оклада, а позже уже 6%.
Между прочим, популярную в наше время присказку «чтобы ты жил на одну зарплату!» с полным пониманием приняли бы и в те времена. Потому что на одну зарплату не жили. Служащим причитались самые разные выплаты: квартирные, столовые, прогонные (на проезд), деньги выдавались на овес для лошадей, если таковые требовались для служебных поездок, и даже на стирку, топливо и шитье для парадных мундиров. Из всех этих выплат, в том числе и премий, тоже производились вычеты в эмеритальную кассу. Но эта система уже через 15–20 лет обнаружила слабые места.
А. Казанаклы в 1904 году подробно исследовал недостатки эмеритальной кассы для служащих Таврического земства и отметил, что они опираются на среднюю статистику данных о служащих — от этого зависят взносы земства. «Не принимается во внимание соображение того, что в будущем возможно изменение состава служащих, их возраста, семейного положения, повышение или понижение по службе», — указывал он. Чем раньше начинал работать человек, тем быстрее он выслуживал необходимый срок, уходил на пенсию и тем большее количество лет получал пособие. Несправедливость заключалась в том, что существовал предел повышения пособия по старости — больше, даже прослужив сверх нормы, не получишь. К тому же размер пенсии увеличивался не с каждым проработанным годом, а через определенные промежутки — 3 или 5 лет. Так, приводил пример Казанаклы, один служащий, проработавший 15 лет, мог заслужить лишь 100 руб. пенсии в месяц, а другой — с таким же сроком и окладом, но попавший на «момент повышения», — 166 руб.
Средний возраст пенсионеров Таврического земства в 1903 году составлял 51 год, большинство их были мужчины, зачастую единственные кормильцы больших семейств. В Крыму попытки земских служащих, а к ним относились не одни лишь канцеляристы, но и медики, учителя — в общем, все люди, которые получали работу от местной власти, обеспечить себе спокойную старость могли в одночасье пойти прахом. Эмеритальные кассы копили капитал за счет выбывших членов — умерших или оставивших службу до того, как прослужили 12 лет. Ни больным или увечным, вынужденным уйти со службы, ни семьям умерших деньги не возвращались, и таких служащих было 12–13%. И все равно из-за слишком молодых пенсионеров эмеритальные кассы были обречены.
В начале ХХ века многие экономисты были уверены, что будущее за страховыми пенсионными кассами. Их организовывали, к примеру, профессиональные сообщества — литераторы, педагоги, а также ведомства (особенно деятельным было железнодорожное). Да и среди промышленников нередко встречались не буржуи, озабоченные лишь толщиной своего кошелька, а ответственные и понимающие люди. «Один фабрикант, идя навстречу нуждам служащих и рабочих своей фабрики и желая их поощрить, уступил в их пользу определенную часть в прибылях предприятия. Из тех ежегодных сумм, которые будут падать на эту часть, намечено образовать специальные капиталы... на взаимное вспоможение служащим и рабочим и на учреждение пенсионно-вспомогательной кассы», — писала в 1909 году газета «Московские ведомости».
Пособие участников страховых пенсионных касс увеличивалось с каждым прослуженным годом и зависело от размеров взносов и количества проработанных лет. Людям, которые оставляли работу, возвращали все внесенные деньги, а после пятилетних отчислений взносов еще и скромные проценты. Кстати, после этого срока жена и дети уже имели право на пенсию вместо умершего кормильца, состоявшего в такой кассе. Вдова могла как получать ежемесячное пособие, рассчитанное из предположительной продолжительности ее жизни, так и потребовать всю сумму сразу. Критиковать, правда, страховые кассы начали уже через несколько лет после их появления — пенсии получались маленькими. Кроме того, когда из касс стало возможно получать не только пособия по старости, но и временные — по утрате трудоспособности, расцвели всевозможные мошеннические схемы. Например, в портовых городах Крыма в 1910 году пытались применить опробованное ранее в Одессе жульничество. В Ялте и Феодосии мошенники договаривались с портовыми рабочими, выбирая неграмотных и плохо говорящих по-русски, наносили им увечья (ожоги, порезы, провоцировали возникновение нарывов, опухолей). А потом от имени пострадавших обращались в страховое общество и получали деньги. Самим рабочим в лучшем случае доставалась половина.
Профессия врача сто лет назад считалась не только престижной, но и прибыльной. Правда, большинство обывателей как-то не думали, какими усилиями и огромным трудом доставались медикам эти заработки. И с каким риском была связана их работа. Евпаторийский санитарный врач С. Крылов, выступавший в 1913 году на Таврическом губернском съезде врачей, считал, что земства обязаны защитить медиков и их семьи. Дело в том, что к началу ХХ века существовал циркуляр о выдаче единовременных пособий семьям погибших врачей, фельдшеров и служителей (санитаров, медсестер, сиделок). Но деньги выплачивались лишь в случае смерти медиков от инфекционных болезней при работе в очагах эпидемий, причем был утвержден перечень заболеваний — от холеры и сыпного тифа до дифтерии и чумы. Между тем даже в этих очагах медики зачастую становились жертвами бунтов, их убивали и калечили. Кстати, даже пострадавшим на службе пособие по инвалидности не полагалось. В обычной практике медики тоже рисковали заразиться от пациента или при вскрытии, получить увечье от душевнобольного. Страховые пенсионные кассы вызывали нарекания медиков: земский врач с окладом 1,2 тыс. руб. в год после 12 лет работы мог рассчитывать на пенсию всего... в 119 руб. в год, это меньше 10 рублей в месяц.
«Почему должна голодать семья фельдшера, умершего от воспаления легких, а семья врача, умершего от сыпного тифа, будет обеспечена?» — задавал Крылов риторический вопрос. Впрочем, сами пособия обеспечивали ненадолго. Семьям умерших врачей назначали выплату в 3–6 тыс. руб., ветврачам 3 тыс. руб., фельдшерам 1–2 тыс. руб., служителям 200–1 000 руб. Крымские медики настаивали на том, что пособия необходимо увеличить и обеспечить доход оставшимся без кормильца семьям.
В общем, разового пособия семье в лучшем случае хватало на 2–3 года, да и то его выдавали лишь жене, детям, старикам-родителям, если те не имели других детей, кроме умершего сына-медика, и находились на его содержании. А ведь тогда семьи были немалые, часто один человек содержал сестер и братьев, дядюшек и тетушек, бабушек и совсем уж дальнюю родню.
На пенсию от казны могли рассчитывать отставные солдаты, отличившиеся перед родиной. А вот люди простые самой лучшей страховкой считали своих детей — вырастут, встанут на ноги, авось и родителей не оставят. Тем, кого судьба лишила этого капитала, оставалось надеяться на безрадостную жизнь в богадельне или на помощь благотворителей. Одни благотворительные организации раздавали таким старикам продукты, топливо, другие, как «Общество пособия бедным мусульманам Крыма», назначали им ежемесячные пособия. И в списках бедняков нередко мелькало: «Старику Мамуту Мустафе — 36 р., Эльмаз (старуха) — 12 р.».
Наталья Якимова, «1К»
Комментарии
Отправить комментарий