О судьбе симферопольского врача Василия Салтыковского
По следам старых рукописей историки узнали о судьбе симферопольского врача Василия Салтыковского.
Пожилой человек привык гулять этой безрадостной, в рытвинах дорогой — через голое поле и вырубленный лес. Земля раскисала даже после самого маленького дождя, и тогда палка, на которую он опирался, оставляла в серой глине глубокие следы. «Здешний мир несколько особенный в отличие от Крыма — грубоватый, с „тыканьем“, удушающей руганью, — написал он в одном из своих писем. — Меня поразило одно: когда иду с палкой, местные туземные малютки бросаются в сторону. Видимо, в их представлении сидит одно: раз человек с палкой, то он этой палкой непременно должен огреть встречного, и в особенности его, малыша». Что он вспоминал во время этих прогулок? Может быть, ярко-синее небо с точеными силуэтами кипарисов или симферопольские улочки: мощеные, с высокими домами, или узенькие, извивающиеся лабиринтами, по которым ему пришлось столько прошагать?
Мы встретились и расстались с этим человеком осенью 2009 года, когда рассказывали о новых экспонатах музея истории Симферополя — рукописях, принесенных сюда местной жительницей.
Она нашла их, разбирая семейные архивы. Несколько рассказов и публицистическая заметка были подписаны «В. Салтыковский». Вся информация об авторе на тот момент исчерпывалась сведениями, что он был врачом. Остальное относилось к области догадок: почему не публиковал свои рассказы и как они оказались среди бумаг, имевших отношение к известной в Крыму семье Стевенов? Директор музея Ирина Вдовиченко и научный сотрудник Алексей Эйлер провели настоящее расследование в архивах и библиотеках, чтобы узнать о причудливой и богатой событиями судьбе симферопольского врача.
Рядовой от санитарии
Видимо,20-летнему врачу Василию Ивановичу Салтыковскому, поступившему на службу в симферопольскую амбулаторию, в первую очередь пришлось знакомиться не с самой парадной стороной города. Должность санитарного врача в те времена предполагала не только надзор за чистотой улиц, лавок, порядком на городских бойнях и в прочем городском хозяйстве. Одной из его обязанностей было «оказание помощи неимущим классам населения». Пациенты амбулатории не страдали, как состоятельные симферопольцы, ипохондрией или несварением желудка от постоянного переедания. Они добирались до медиков из своих каморок, сырых подвалов и ветхих домиков, когда совсем прижимало.
«Мы предположили, что Салтыковский, будучи практикующим врачом, мог писать и статьи о медицине, поэтому и обратились в научную библиотеку «Таврика», — вспоминает директор музея истории Симферополя Ирина Вдовиченко. — И попали в точку: здесь сохранилось его исследование, посвященное здоровью и заболеваемости учеников городских школ в 1907/08 учебном году. Его заметки о здоровье подростков печатались в «Известиях Таврического земства», «Известиях городской думы».
Наверное, сейчас нам трудно в полной мере оценить то, что делал рядовой санитарный врач Салтыковский, ведь в наше время от скарлатины или дифтерии не умирают массово дети, туберкулез не считается обычной причиной смерти подростков, а медики не констатируют у пяти из десяти детей «малокровие от недоедания».
Исследователи предположили, что, скорее всего, санитарный врач Василий Салтыковский в Симферополе был известным человеком: все-таки круг людей, к которому он принадлежал, был узким. Поэтому ничего удивительного, что след Василия Ивановича обнаружился в мемуарах Вадима Баяна, поэта-эгофутуриста, организовавшего в декабре1913-го — январе 1914 года знаменитое турне поэтов по России. В Симферополе поэтическая вечеринка имела все шансы закончиться скандалом: разозленный едкими замечаниями присутствовавших на ней журналистов Владимир Маяковский чуть не запустил в оппонентов увесистой стеклянной безделушкой, но «положение спасли адвокат Лейбман и доктор Салтыковский. Они буквально воткнули в этот скандал свои пламенные нейтральные речи и затушили его».
По следу
Скромный санитарный врач, рассказывает Ирина Вдовиченко, обладал недюжинным литературным даром, о котором можно судить по попавшим в музей рукописям. Его рассказ «Лобов» о тюремном надзирателе, наслаждающемся своей властью над арестантами. «Ванюков» — трагедия сына прачки, недоучившегося гимназиста, вовлеченного в революцию. «Доктор Иван Васильевич Угрюмов» — сожаление об ушедшей любви. Может быть, рассказы не увидели свет потому, что их герои не были вымышленными, а срисованы с натуры. Или врач стеснялся показать себя как писателя — ведь, оказывается, Василий Иванович был дружен с настоящими литераторами: например, Константином Треневым.
Одна из рукописей Салтыковского посвящена войне, размышлениям о том, где проходит черта, отделяющая врага от страдающего беспомощного человека. «В бою на пулю и штык тем же и отвечают. Но ведь это в бою, а не у перевязочного стола в лазарете...» — писал он. Василий Иванович работал в полевом госпитале русской армии в Австрии, потом в тыловом лазарете Симферополя, был одним из самых активных членов местного комитета помощи больным и раненым воинам, а в 1916 году уехал на фронт и вернулся только летом следующего года.
А потом его ждала другая война — в разоренном и истощенном Гражданской войной Симферополе. В 1920 году по нему прокатилась самая опустошительная эпидемия холеры: в городе с населением более 40 тысяч человек заболел примерно каждый35-й. И два следующих года эпидемия не отступала, унося все новые жизни.
Василий Иванович для новой власти оказался нужным специалистом, работал он уже врачом в кабинете профпатологии. Его статьи о заболеваниях у рабочих симферопольского завода «Кость» (там делали пуговицы) и о труде закатчиц консервной фабрики выходили в харьковском журнале «Врачебное дело» в конце20-х годов.
«Ведь там осталась часть души»
А потом след симферопольского врача оборвался. «Мы заглянули в очень толстый справочник „Список врачей СССР“ и Василия Салтыковского там не нашли, — продолжает Ирина Вдовиченко. — Возникло подозрение, что он был репрессирован. И мы не ошиблись. Наш сотрудник Алексей Эйлер отыскал в архиве материалы дела и фотографию Василия Ивановича, сделанную после ареста».
Чем же помешал врач, которому перевалило за 60, новой власти? На него написала донос соседка-коммунистка Антонина Грошева. Бог ее знает, патриотизма ли ради или ее безумно раздражал старый врач...
Доктора Салтыковского обвинили в «рассказывании антисоветских анекдотов и всяких других антисоветских измышлений». Всплыло то, что два с лишним десятка лет назад Салтыковский сочувствовал эсерам и вроде бы даже вступил в их ряды. За антисоветскую агитацию врачу дали 5 лет лишения свободы.
На этом, казалось бы, и пора ставить точку. Но произошло неожиданное событие: в музее среди подаренных симферопольцами документов обнаружилось... письмо, написанное рукой доктора Салтыковского в 1946 году. Адресовано оно Ольге Ковалевой (на фото) — судя по всему, ее семья немало лет дружила с Василием Ивановичем, поэтому именно ей он писал с подмосковной станции Коломна, где осел после освобождения. Он устроился врачом на завод, причем «к удивлению, оказался в фаворе и почете», доктору поручили вести там научную работу и даже дали ученую степень без защиты диссертации. Но старый врач не мог забыть Крым, хотя там его уже никто не ждал. Вот строчки из его письма:
С Симферополем была связана вся бурная и непростая жизнь Василия Ивановича. Здесь он встретил свою жену, здесь у него родился сын. А потом появилась женщина, без которой он не мыслил свое будущее, — Надежда Стевен, из известнейшей в Крыму семьи. Он разрывался между двумя домами: в Театральном переулке (нынче ул. Героев Аджимушкая) жила первая жена, в Клиническом городке — Надежда, которая родила ему дочь. Видимо, в ее доме и хранились несколько рукописей доктора. А затем вместе с частью архива Стевена они попали к женщине, которая работала в этой семье и много лет хранила бумаги — и те в конце концов оказались в музее.
Неизвестно, смог ли Василий Иванович еще раз увидеть Крым или рисовал его себе только в воспоминаниях, как он сам писал, «памороках», тоскуя по солнышку и «подтянутым нашим красавцам-тополям». Кто-то из великих людей сказал, что не каждому человеку дано оставить что-то после себя — от многих остается лишь дефис на могиле между датами рождениями и смерти. А после симферопольского врача остался кусочек человеческой жизни, переплетенный с историей.
Пожилой человек привык гулять этой безрадостной, в рытвинах дорогой — через голое поле и вырубленный лес. Земля раскисала даже после самого маленького дождя, и тогда палка, на которую он опирался, оставляла в серой глине глубокие следы. «Здешний мир несколько особенный в отличие от Крыма — грубоватый, с „тыканьем“, удушающей руганью, — написал он в одном из своих писем. — Меня поразило одно: когда иду с палкой, местные туземные малютки бросаются в сторону. Видимо, в их представлении сидит одно: раз человек с палкой, то он этой палкой непременно должен огреть встречного, и в особенности его, малыша». Что он вспоминал во время этих прогулок? Может быть, ярко-синее небо с точеными силуэтами кипарисов или симферопольские улочки: мощеные, с высокими домами, или узенькие, извивающиеся лабиринтами, по которым ему пришлось столько прошагать?
Мы встретились и расстались с этим человеком осенью 2009 года, когда рассказывали о новых экспонатах музея истории Симферополя — рукописях, принесенных сюда местной жительницей.
Она нашла их, разбирая семейные архивы. Несколько рассказов и публицистическая заметка были подписаны «В. Салтыковский». Вся информация об авторе на тот момент исчерпывалась сведениями, что он был врачом. Остальное относилось к области догадок: почему не публиковал свои рассказы и как они оказались среди бумаг, имевших отношение к известной в Крыму семье Стевенов? Директор музея Ирина Вдовиченко и научный сотрудник Алексей Эйлер провели настоящее расследование в архивах и библиотеках, чтобы узнать о причудливой и богатой событиями судьбе симферопольского врача.
Рядовой от санитарии
Видимо,
«Мы предположили, что Салтыковский, будучи практикующим врачом, мог писать и статьи о медицине, поэтому и обратились в научную библиотеку «Таврика», — вспоминает директор музея истории Симферополя Ирина Вдовиченко. — И попали в точку: здесь сохранилось его исследование, посвященное здоровью и заболеваемости учеников городских школ в 1907/08 учебном году. Его заметки о здоровье подростков печатались в «Известиях Таврического земства», «Известиях городской думы».
Наверное, сейчас нам трудно в полной мере оценить то, что делал рядовой санитарный врач Салтыковский, ведь в наше время от скарлатины или дифтерии не умирают массово дети, туберкулез не считается обычной причиной смерти подростков, а медики не констатируют у пяти из десяти детей «малокровие от недоедания».
Исследователи предположили, что, скорее всего, санитарный врач Василий Салтыковский в Симферополе был известным человеком: все-таки круг людей, к которому он принадлежал, был узким. Поэтому ничего удивительного, что след Василия Ивановича обнаружился в мемуарах Вадима Баяна, поэта-эгофутуриста, организовавшего в декабре
По следу
Скромный санитарный врач, рассказывает Ирина Вдовиченко, обладал недюжинным литературным даром, о котором можно судить по попавшим в музей рукописям. Его рассказ «Лобов» о тюремном надзирателе, наслаждающемся своей властью над арестантами. «Ванюков» — трагедия сына прачки, недоучившегося гимназиста, вовлеченного в революцию. «Доктор Иван Васильевич Угрюмов» — сожаление об ушедшей любви. Может быть, рассказы не увидели свет потому, что их герои не были вымышленными, а срисованы с натуры. Или врач стеснялся показать себя как писателя — ведь, оказывается, Василий Иванович был дружен с настоящими литераторами: например, Константином Треневым.
Одна из рукописей Салтыковского посвящена войне, размышлениям о том, где проходит черта, отделяющая врага от страдающего беспомощного человека. «В бою на пулю и штык тем же и отвечают. Но ведь это в бою, а не у перевязочного стола в лазарете...» — писал он. Василий Иванович работал в полевом госпитале русской армии в Австрии, потом в тыловом лазарете Симферополя, был одним из самых активных членов местного комитета помощи больным и раненым воинам, а в 1916 году уехал на фронт и вернулся только летом следующего года.
А потом его ждала другая война — в разоренном и истощенном Гражданской войной Симферополе. В 1920 году по нему прокатилась самая опустошительная эпидемия холеры: в городе с населением более 40 тысяч человек заболел примерно каждый
Василий Иванович для новой власти оказался нужным специалистом, работал он уже врачом в кабинете профпатологии. Его статьи о заболеваниях у рабочих симферопольского завода «Кость» (там делали пуговицы) и о труде закатчиц консервной фабрики выходили в харьковском журнале «Врачебное дело» в конце
«Ведь там осталась часть души»
А потом след симферопольского врача оборвался. «Мы заглянули в очень толстый справочник „Список врачей СССР“ и Василия Салтыковского там не нашли, — продолжает Ирина Вдовиченко. — Возникло подозрение, что он был репрессирован. И мы не ошиблись. Наш сотрудник Алексей Эйлер отыскал в архиве материалы дела и фотографию Василия Ивановича, сделанную после ареста».
Чем же помешал врач, которому перевалило за 60, новой власти? На него написала донос соседка-коммунистка Антонина Грошева. Бог ее знает, патриотизма ли ради или ее безумно раздражал старый врач...
Доктора Салтыковского обвинили в «рассказывании антисоветских анекдотов и всяких других антисоветских измышлений». Всплыло то, что два с лишним десятка лет назад Салтыковский сочувствовал эсерам и вроде бы даже вступил в их ряды. За антисоветскую агитацию врачу дали 5 лет лишения свободы.
На этом, казалось бы, и пора ставить точку. Но произошло неожиданное событие: в музее среди подаренных симферопольцами документов обнаружилось... письмо, написанное рукой доктора Салтыковского в 1946 году. Адресовано оно Ольге Ковалевой (на фото) — судя по всему, ее семья немало лет дружила с Василием Ивановичем, поэтому именно ей он писал с подмосковной станции Коломна, где осел после освобождения. Он устроился врачом на завод, причем «к удивлению, оказался в фаворе и почете», доктору поручили вести там научную работу и даже дали ученую степень без защиты диссертации. Но старый врач не мог забыть Крым, хотя там его уже никто не ждал. Вот строчки из его письма:Старых друзей-коллег уже нет, а если и остался кое-кто, то мне с ними не по пути. Сердце тянет... Бывают квартиры — тесные, холодные, неудобные. Сменил на новую, светлую и уютную. Через неделю едешь мимо старой квартиры, и сердце гукнет. Ведь там осталась часть души! Вот это и тянет меня в Крым.
С Симферополем была связана вся бурная и непростая жизнь Василия Ивановича. Здесь он встретил свою жену, здесь у него родился сын. А потом появилась женщина, без которой он не мыслил свое будущее, — Надежда Стевен, из известнейшей в Крыму семьи. Он разрывался между двумя домами: в Театральном переулке (нынче ул. Героев Аджимушкая) жила первая жена, в Клиническом городке — Надежда, которая родила ему дочь. Видимо, в ее доме и хранились несколько рукописей доктора. А затем вместе с частью архива Стевена они попали к женщине, которая работала в этой семье и много лет хранила бумаги — и те в конце концов оказались в музее.
Неизвестно, смог ли Василий Иванович еще раз увидеть Крым или рисовал его себе только в воспоминаниях, как он сам писал, «памороках», тоскуя по солнышку и «подтянутым нашим красавцам-тополям». Кто-то из великих людей сказал, что не каждому человеку дано оставить что-то после себя — от многих остается лишь дефис на могиле между датами рождениями и смерти. А после симферопольского врача остался кусочек человеческой жизни, переплетенный с историей.
Наталья Якимова, «1К»
Комментарии
Отправить комментарий