Ханский дворец в Бахчисарае

Ханский дворец в Бахчисарае был построен в 1519 году крымским ханом Адил-Сагаб-Гераем.

Ханский дворец в Бахчисарае

Чтобы попасть в Ханский дворец, мы пересекаем маленький каменный мостик через речку Джурук-Су и оказываемся у широких ворот в форме небольшой сводчатой беседки, ведущих в первый дворцовый дворик. Над этими воротами на стене читаем следующую надпись: «Хозяин этой двери, овладевший этим краем, — высокочтимый Хаджи-Герай хан, сын Менгли-Герай хана! Да дарует Всевышний высшее блаженство Менгли-Герай хану, его отцу и матери!»

Первый дворик производит хорошее впечатление, особенно его скверики с густыми деревьями, создающими вечную ночную тень, два постоянно журчащих фонтана и , наконец, большая мечеть, которую мы посетили вчера, с ее куполами и минаретами, возвышающимися над длинным рядом очень невзрачных хозяйственных построек.

Входная дверь Ханского дворца находится справа, в тени огромного платана, зеленые бубенчики которого устилают влажную почву вокруг дерева. Это решетчатая дверь с, увы, свежевыкрашенной резьбой. Войдя внутрь, мы попадаем в довольно темный вестибюль, ведущий к закрытой снизу доверху очень мелкой деревянной решеткой клетчатой лестнице, наверху которой с узкого, как в трактире, порога открывается вид на зал приемов, По четырем сторонам этого зала расположены скамьи, покрытые фиолетовым бархатом, шитым золотом. Здесь также находятся портрет Екатерины II в 1787 году и стол, за которым вкушала знаменитая императрица.

Затем следует длинная анфилада почти одинаковых комнат с живописными дверями и с золотисто-бархатными скамьями.

Вот будуар, или туалетный салон с большими зеркалами в серебряных рамах и красным халатом с золотыми узорами, который властитель надевал в длинные, монотонные дни. А вот — комната наследника, скамьи которой покрыты атласом цвета голубого неба. Ханская спальня с альковом, за шелковыми желтыми занавесями которого видна кровать с золотыми ножками в виде когтей орла, и совсем маленькие тапочки, инкрустированные перламутром, которыми пользовалась Екатерина Великая. Здесь также находятся красивые голубые игольницы, перламутровый столик очень хорошей работы, а напротив — полотна с подписями всех императоров, посетивших дворец, красивые оранжевые обои с золотистыми рельефными вышивками. Затем следует комната Диляры Бикез, любимой жены Крым-Герая (Марии Потоцкой Мицкевича и Пушкина), христианки. В зеркале отражается веер из страусиных перьев. Кажется, что он несет следы маленькой женской ручки, так часто сжимающей его. Обои и скамьи здесь из белого бархата, расшитого золотом. Мне посоветовали обратить внимание на оригинальный шкаф в углу комнаты: на каждом из его панно изображен пейзаж, в котором сочетаются странные живые рисунки и колориты. Но что меня больше всего поразило в этой комнате фаворитки, так это пять или шесть маленьких кропильниц из простого стекла, которые набожная рука повесила здесь, чтобы разрушить татарскую версию о том, что Диляра умерла мусульманкой. Мне лично кажется, что для этого столько кропильниц или слишком много, или слишком мало.

Переступив порог размера чуть больше шахматной доски, я проникаю на балкончик, тщательно замаскированный густой решеткой, выходящий в большой зал Совета. Отсюда, оставаясь всегда невидимыми, ханы следили за «свободными» беседами придворных вельмож. Все, что мы уже посетили, составляет главное крыло дворца. Сейчас меня провожают во второе крыло, дверь в которое охраняет старинная, найденная у вокзала пушка, датируемая 1149 годом по мусульманскому летоисчислению. Здесь находятся сводчатые канцелярии Селамет-Герай хана, увитые виноградом и плющом бассейны, в которых купались женщины, и, совсем рядом, стеклянный павильон послеобеденного отдыха, где на белых диванах сегодня мелькают лишь тени деревьев и больших кустов роз. В нескольких шагах отсюда в маленьком открытом, вымощенном плитами дворике находятся «Золотой фонтан» и «фонтан Слез». Эти два похожих друг на друга грациозных фонтана, один из которых был увековечен Пушкиным, оказались очень неудачно расположенными. Они представляют собою вытянутые каменные блоки с мастерской отделкой, особенно той части, где вода циркулирует среди множества маленьких, симметрично расположенных резервуаров, соединенных между собой миниатюрными свинцовыми трубками, заставляющими воду капать капля за каплей, как слезы. Фонтан Марии Потоцкой, или фонтан Слез, имел еще одно название до того, как Пушкин очень поэтично окрестил его. Он назывался Сельсибиль. «Здесь, — гласит надпись, — в садах рая верующие вкусят воду из источника, названного Сельсибиль». И далее: «Если есть еще один такой фонтан, пусть он заявит о себе. Города Дамаск и Багдад повидали многое на своем веку, но они еще никогда не видели такого красивого фонтана…»

Что касается меня, то я горько упрекаю Сельсибиль в том, что он не такой, каким я его себе представлял в своих мечтах: укрытый тенью больших деревьев и кустарников фонтан, в хрустальную воду которого сбрасывают соловьи лепестки флоксов, стебельки вербены и листики роз… Этот голый вестибюль, вымощенный плиткой, как заурядный тупичок, это открытое небо, солнце которого заливает своим светом соседние постройки и…Сельсибиль, здесь, приткнутый, как нищенка, застывшая у холодной, голой стены. Еще я посещаю кафе, посольскую галерею, очень удивительный ханский золотой кабинет с искусственными цветами в витринах, скульптурными фруктами и с надписями, воспевающими красоты этого дворца и садов: «Этот дворец, ханская радость, осветил Бахчисарай, как луч солнца». «При виде живописной картины этой резиденции тебе кажется, что ты созерцаешь полную очарования обитель гурий. Можно сравнить это с морской жемчужиной, со знаменитым бриллиантом». «Посмотри — вот объект, достойный золотого пера! Тот, кто любит розы и соловьев, будет валяться от счастья в пыли этого сада, если ему повезет увидеть этот дворец».

Покидая это место, мы пересекаем еще один сад, над которым всей своей тяжестью нависает мощная высокая крепостная стена. За ней находится гарем, ранее сообщавшийся с дворцом внешней, в свое время разрушенной галереей, следы которой видны и сегодня. В этом саду с грустной влажной тенью от тюремной стены я замечаю восхитительные ореховые деревья, красивые тополя и прекрасные сливовые деревья с большими, как апельсины, янтарными сливами. Гарем сегодня лишен не только женщин, но и мебели, поэтому без какого-либо интереса я пробегаю по маленьким низким комнаткам, где нет ничего, ни малейшего обрывка ткани, даже запаха, напоминающего о прошлом. Большой деревянный павильон возвышается над оградой этого места заточения. Кажется, именно здесь хан держал своих охотничьих соколов.

Мне остается только посетить так называемый «музей дворца»

При дневном свете я переступаю порог изразцовой деревянной двери, прохожу вдоль галереи, пересекаю большие пустые комнаты, еще один садик и, поднявшись по узкой лестнице, попадаю, наконец, в абсолютно невзрачный музей с муляжами скульптур и надписей, обнаруженных во дворце и его окрестностях. Еще я увидел здесь кучу прекрасных тканей и одежд из бархата и шелка. Все это свалено в кучу в шкафу, как в артистической уборной после спектакля.

Смотреть больше нечего, но уходить мне не хочется. Я выкуриваю еще одну сигарету, облокотившись на балюстраду маленького балкона, откуда открывается вид на весь дворец, который, должно быть, являлся прекрасной летней резиденцией со всеми своими, разбросанными среди садов, одноэтажными зданиями с элегантными печными трубами под колпаком. Сегодня в следствие многочисленных неумелых реставраций от этого дворца веет печалью развалин.

Мадам Кравен пишет о Бахчисарае за год до его посещения Екатериной II: «Ханский дворец был весь в развалинах, но губернатор приказал вновь отстроить, покрасить и позолотить его, чтобы он стал жильем для императрицы во время ее пребывания здесь».

Таким образом, лишь наивные люди полагают, что посещают сегодня в Бахчисарае настоящий древний дворец крымских ханов. Несчастный дворец! Самые красивые его фонтаны теперь лишены воды, в дальних углах его садов вперемежку с цветами растет крапива, а на высохших бортиках бассейнов, где ранее купались женщины из гарема, противные пауки плетут паутину. Напротив дворца, позади большой мечети находится сухой склон, где покоятся ханы и знатные вельможи двора. В этом месте, утыканном могильными плитами с тюрбанами, выделяются две восьмиугольные конструкции под куполами. Именно здесь похоронены ханы, начиная с Ислам-Герая, умершего в 1647 году. и кончая Крым-Гераем, почившем в 1788 году. В верхней части кладбища, почти за его оградой высится грациозный мавзолей Диляры Бикез, на котором высечены следующие строки: «Да пребудет божья милость с Дилярой! Молитесь за душу Диляры!»

Эта молодая черкесская княгиня-христианка, будучи фавориткой хана Крым-Герая, кажется, много страдала от жестокой ревности своих подруг по гарему. Но, четверть века спустя после ее смерти, ей посчастливилось вдохновить поэта, воспевшего эти трагические, покрытые тайной, интриги гарема.Этого поэта, очень известного во Франции и, особенно, в Париже, где он скончался, звали Адам Мицкевич. Вскоре он стал ревновать героиню своих стихов куда больше, чем сам Крым-Герай. И вот у Мицкевича Диляра становится Марией Потоцкой, родом из близкого его польскому сердцу Подолья.

Это превращение ранит мое сердце, так как Черкессия — такой красивый край, а Диляра — такое красивое имя!

Но все это не так важно, потому, что, благодаря поэту, эта любовная драма пережила века и превратила этот дворец в место паломничества, заставляющее трепетать мое сердце. Да будет благословен поэт, откуда бы ни была родом героиня его произведений, какое бы имя она ни носила!..

Рано утром я сижу на балконе и пью чай, ожидая Брянцева и экипаж для прогулки по окрестностям. Восходящее солнце освещает розовым цветом меловые горы, а посередине тихой улочки проходят несколько мужчин, груженных фруктами.

Стоя на коньке соседней крыши, какой-то татарин пронзительно выкрикивает непонятные слова и машет зеленым платком. Это, согласно обычаю, рабочий предупреждает друзей и знакомых хозяина о том, что сейчас начнут крыть крышу постройки, и поэтому настало время нести дары, чтобы жизнь в этом доме была счастливой.

Вскоре появляется крепкий фаэтон с возчиком — татарином, а внутри него я узнаю Брянцева по его головному убору, блестящему на солнце, как каска. Мы выезжаем из Бахчисарая, следуя по восточной стороне вдоль главной улицы по разбитой мостовой, камни которой отлетают от колес в разные стороны. Наверху справа и слева — все те же облезлые откосы, иногда прерываемые большими черными дырами пещер. Внизу — сады, ветви деревьев которых я могу тронуть рукой, фонтаны, струи которых иногда обрызгивают нас. Затем зелень становится реже, а дома беднее. Мы проезжаем цыганский квартал.

Действительно, женщины и дети у цыган очень красивы. Это милая, дикая, завораживающая красота, красота газели. У них, обычно, кукольные ноги и руки цвета старой слоновой кости, талия с волнующими линиями и вместе с тем миниатюрное личико, которое можно скрыть за ладонью руки, но глаза, зубы и губы которого наполнены чарующим жарким светом. Я заметил там, у ручья мальчонку, разгрызающего своими молочными зубами скорлупу зеленого ореха. Он мне улыбнулся, и это был без преувеличения огненный взгляд, осветивший жемчужно-коралловую улыбку.

У подножья этой слободы, имеющей, в общем-то, грустный и малоопрятный вид, среди деревьев я замечаю семинарию, основанную Менгли-Гераем, вторым крымским ханом, мавзолей которого находится совсем рядом. И некоторое время спустя мы попадаем во владения Успенского монастыря.

Луи Бертрен

Популярные сообщения из этого блога

Симеиз — крымский гей-курорт

Редкие фотографии Крыма во время Второй мировой войны

Загадки имен симферопольских микрорайонов

Ак-Мечеть — старинный район Симферополя

Чем и как рисовал первобытный человек