Афанасий Никитин: тверской купец или крымский этнограф?
«Хождение за три моря» Афанасия Никитина считается одним из самых загадочных произведений древнерусской литературы, вокруг которого не прекращаются споры. Высказываются даже сомнения в том, что тверской купец действительно побывал в Индии, а не списал рассказ о путешествии в эту страну у другого автора.
Подлинник «Хождения за три моря», к сожалению, не сохранился. До нашего времени дошли более поздние списки — XVI — XVII веков, причем многие исследователи склоняются к тому, что дьяки-переписчики внесли в оригинал многочисленные исправления и дополнения.
Впервые путевые заметки тверского купца Афанасия Никитина, хотя и в урезанном виде, обнародовал «придворный историограф» Карамзин. В предисловии к изданию он писал: «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описанных путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века, что индейцы слышали о России прежде, нежели о Португалии, Голландии, Англии. В то время как Васко де Гама единственно мыслил о возможности пройти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже путешествовал по берегам Малабара!»
Русь знала об Индии и до путешествия Афанасия Никитина. Сохранились старинные книги — «Сказания об Индейском царстве», а также «Христианская топография» византийского путешественника VI века Космы Индикоплова. Индия в этих книгах представала страной несметных сокровищ, охраняемых сказочными существами: «Есть тут люди псоглавые, у всякого шесть рук и шесть ног, а в океан-море чудовища людей подстерегают, нападают на корабли». Что же касается «Хождения за три моря», то это сочинение отличается поразительной точностью сведений. В современной Индии оно рассматривается как достоверный исторический документ о быте и нравах народов этой страны в XV веке.
В те времена авторы многочисленных «Хождений» начинали свой рассказ непременно с исторических достопримечательностей. Никитин изменил этому правилу. Первым делом он обратил внимание на жителей Индии: «Люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонки все наги, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку». Заметив, что почти у всех индийцев золотые серьги, браслеты на руках и ногах, а на шее украшения из золота, Афанасий искренне недоумевал, отчего же они не купят хоть какую-то одежду, чтобы прикрыть свою наготу.
Поразила Никитина процедура кремации умерших: «А кто у них умреть, ини тех жгуть да пепел сыплють на воду». Тщательно записал автор «Хождения» и другие обычаи жителей древней Индии — новорожденному сыну имя дает отец, а дочери — мать, при встрече и прощании люди друг другу кланяются, протягивая руки до земли. Афанасий даже скрупулезно зафиксировал прейскурант цен на мирские утехи: «У женщин срам не прикрыт. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя (монеты). Много тут жен по правилу временного брака, и тогда телесная связь даром. А гулящих женщин много, и потому они дешевые. Рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 5 фун — хороша и черна». Негритянки, как видим, ценились тогда на 20% дороже. Экзотика. Любопытно, что в древней Индии отказ от интима тоже имел свою цену: «Если не имеешь телесной связи, даешь один житель».
Иными словами, автор «Хождения» предстает перед читателем в первую очередь не как купец или религиозный паломник, а как замечательный этнограф. Лишь в заключение Афанасий Никитин поинтересовался ценами на мануфактуру, исправно перечислив ассортимент товаров: «Камбай — пристань всему Индейскому океану, и товар в нем любой — и фубая шерстяная ткань, и краска индиго, и лак, и сердолик, и гвоздика. А в Каликуте — родится перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье. В Райчуре же родится алмаз. Почка нового алмаза только пять кеней (мелкая монета), черноватого цвета — от четырех до шести кеней, а белый алмаз — одна деньга». Но как человек, сведущий в коммерции, Никитин не преминул предостеречь купцов: «Все товаръ белой (нужный) на бесерменьскую (мусульманскую) землю, перец да краска, то и дешево. А люди иные намъ провести пошлины не дадут. А пошлин много, а на море разбойников много. А разбивают все кафары. Ни крестияне, не бесермене, а молятся каменым болванам, а Христа не знают, ни Махмета (Магомета) не знают».
При чтении «Хождения за три моря» возникает ощущение, что эти заметки писали два совершенно разных человека. Один — этнограф, который со знанием дела, слегка посмеиваясь, фиксировал обычаи «страны Индейской». Другой — купец, который слезно, не вдаваясь в детали, описывал свои невероятные злоключения, представая перед читателем редкостным проходимцем. Торговая экспедиция была и впрямь весьма неудачной. Хотя начиналось все замечательно: «И Казань есмя, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезаны проехали есмя доброволно». Иными словами, пошлин купцы нигде не платили. Видимо, спускались по Волге под покровом ночи. Каким-то чудом доплыли купцы до Астрахани, где одно из судов — меньшее — село на мель. А по древним обычаям — что с возу упало, то пропало. В особенности это касается тех, кто пошлины не платит. «И оны его взяли, — жалуется Афанасий, — да разграбили, а моя рухлядь вся в меншем судне». Что предпринимает купец после того, как его груз пропал? Возвращается домой и дает себе зарок впредь неукоснительно соблюдать таможенное законодательство.
Но не таков был Афанасий. Он продолжил путешествие. Видимо, за компанию. В Каспийском море начавшаяся буря выбросила оставшиеся корабли на берег. Понятно, что аборигены были тут как тут. «И мы, заплакав, да разошлися кои куда, — вспоминал Никитин, — у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь, а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли, а иные остались в Шамахее, а иные пошли работать к Баке». Что же предпринял тверской купец? «А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошел за море». Короче говоря, пошел Афанасий куда глаза глядят. Подальше от кредиторов. Весной 1468 года налегке дотопал тверской купец до Персии. Перед ним расстилался Великий шелковый путь — древнейшая дорога в Индию и Китай. Здесь проходили войска Александра Македонского, мчались конницы Железного Хромца — Тамерлана, везли дорогие товары купеческие караваны. Все повидала за тысячелетия эта дорога. Красивы и богаты были в те времена города Хоросана — персидские шали и индийские шелка, дорогое оружие, украшенное каменьями, золото и серебро. Со всего света съезжались сюда купцы. Что же отметил в своих записках Афанасий Никитин? «Из Рея пошел в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот». Может быть, целиком был поглощен заботами о хлебе насущном, оттого и был так немногословен? Возможно. Но оказавшись на побережье Персидского залива, Никитин прослышал, что в Индии «коней земля не родит, а родит быков да буйволов», и купил для продажи породистого жеребца. Где он раздобыл сто рублей на покупку коня — загадка. По тем временам сто рублей — сумма просто фантастическая. Видимо, занял. Под честное слово тверского купца.
Несколько недель продолжалось плавание Афанасия Никитина по океану. Можно было ожидать, что, приплыв в Индию, Афанасий с выгодой реализует жеребца и вернется рассчитаться с долгами. Но он продолжил свое странствие, переезжая из одного города в другой. Отважный путешественник продал коня лишь через год да еще жаловался при этом, что на прокорм прожорливой твари извел 68 футунов. Футун — золотая монета, а 68 футунов для странника целое состояние. Вырученных денег хватило лишь на то, чтобы прикупить партию драгоценных камней. Индия к тому времени Афанасию уже основательно поднадоела: «А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них все дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет, а вина есми (совсем) не пивал». Без вина, конечно, какая жизнь. Да и в девочках индийских, которые по две монеты, Никитин вконец разочаровался: «А жонки все бляди, да веди, да тати, да ложь, да зелие». Уж не древним ли клофелином его попотчевали?
На Русь купец, по понятным соображениям, возвращался окольными путями, что вышло ему боком. В Трапезунде на южном берегу Черного моря его добро «выграбили все». Но мир не без добрых людей — занял Афанасий денег и доплыл до Кафы (Феодосия). Как вернул долг, Никитин не сообщил. Судя по легендам, он быстро свалил из Крыма, но «до Смоленска не дойдя, умер».
Кем же был автор «Хождения за три моря» — незадачливым купцом или неутомимым путешественником? Стиль повествования свидетельствует о том, что Афанасий Никитин был весьма образованным человеком, побывавшим до своего путешествия в Индию во многих странах. В своих заметках он мимоходом упоминает, что был в Грузии, Подолии и Валахии, а также в Константинополе. Не купец из никому не известного городка под названием Тверь, а какой-то сухопутный Магеллан. А откуда, собственно, известно, что он был тверским купцом? В предисловии, написанном теми, кто нашел и редактировал рукопись, сказано: «Обретох написание Офонаса тверитина купца, что был в Ындеи 4 годы, а ходил, сказывают, с Васильем Папиным. А писание то своею рукою написал, иже его рукы те тетрати привезли гости к дияку Мамыреву Василию». В другом списке ничего не говорится о том, откуда великий путешественник был родом, но зато указывается, что «Хождение», опять же по слухам, написал «Офанасей Микитина сын». Вот так и появился на свет тверской купец Афанасий Никитин.
В самом тексте «Хождения» упоминание об имени автора встречается лишь единожды: «В Бедери и познася со многыми индеяны. И сказах им веру свою, что есми не бесерменин исаядениени есмь християнин, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани. И они же не учалися от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жон своих не учали крыти». А как так получилось, что у Афанасия появилось мусульманское имя? На это историки отвечают, что христианин Афанасий среди мусульман прикидывался приверженцем ислама, присвоив себе чужое имя. А индусам, которые не доверяли мусульманам, Афанасий, выходит, представлялся христианином. Это он ловко придумал. Но за такие трюки вполне мог лишиться головы. В городе Чюнере местный хан, по словам Афанасия, «у меня взял жеребца, а уведал, что яз не бесерменин — русин». Повезло, что за ушлого тверского купца ни с того ни с сего поручился какой-то Махмет-хоросанец.
После этого случая Никитин, наверное, уже не выдавал себя за мусульманина? Нет, продолжал именоваться Исуфом Хоросани как ни в чем не бывало. Да еще, не имея никаких заслуг перед исламским фундаментализмом, именовал себя «ходжа», то есть «учитель». Когда Афанасий уже возвращался домой, его вновь разоблачили. На этот раз «бесерменин Мелик» заявил Никитину: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а кристьяньства не знаешь».
Так кем же Афанасий-Исуф был на самом деле? В своем сочинении он с древнерусского языка непринужденно переходил на тюркский, персидский и даже арабский. Конечно, можно допустить, что он у себя в Твери основательно подготовился к путешествию. Между прочим, он даже изучил Коран, поскольку дословно по памяти его цитировал, сокрушаясь при этом: «А со мною нет ничего, никоея книги; а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, инии их взяли». Интересно, какие такие книги имели хождение на Руси за 100 лет до первопечатника Ивана Федорова? Закончил свои путевые заметки тверской купец, как и полагается, благодарственной молитвой. Правда, весьма своеобразной: «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного и Иисуса Духа Божия. Аллах велик». В подлиннике: «Бисмилля Рахман Рахим. Иса Рух Уалло. Аллах акбар». Понятно, почему Карамзин опубликовал «Хождение за три моря» в сокращенном и отредактированном виде.
Маловероятно, что объездивший полсвета, знавший несколько восточных языков, с легкостью выдававший себя то за истинного христианина, то за правоверного мусульманина Афанасий Никитин был на самом деле тверским купцом. Может быть, родом он и был из Твери, но жил преимущественно в Кафе. В те годы именно этот город отличался феноменальным межнациональным и межрелигиозным согласием, подобного которому не было нигде тогда, как нет и сейчас. Вот как описывал Кафу начала XV века в «Книге познания мира» Иоанн Галонифонтский: «Это место сбора купцов со всех концов мира. Здесь говорят на всех восточных языках, и однажды мне удалось насчитать тридцать пять наречий». Немудрено, что Афанасий Никитин знал несколько языков и имел многочисленных друзей и знакомых по всему миру, которые помогали ему в трудную минуту.
Подлинник «Хождения за три моря», к сожалению, не сохранился. До нашего времени дошли более поздние списки — XVI — XVII веков, причем многие исследователи склоняются к тому, что дьяки-переписчики внесли в оригинал многочисленные исправления и дополнения.
Впервые путевые заметки тверского купца Афанасия Никитина, хотя и в урезанном виде, обнародовал «придворный историограф» Карамзин. В предисловии к изданию он писал: «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описанных путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века, что индейцы слышали о России прежде, нежели о Португалии, Голландии, Англии. В то время как Васко де Гама единственно мыслил о возможности пройти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже путешествовал по берегам Малабара!»
5 фун — хороша и черна
Русь знала об Индии и до путешествия Афанасия Никитина. Сохранились старинные книги — «Сказания об Индейском царстве», а также «Христианская топография» византийского путешественника VI века Космы Индикоплова. Индия в этих книгах представала страной несметных сокровищ, охраняемых сказочными существами: «Есть тут люди псоглавые, у всякого шесть рук и шесть ног, а в океан-море чудовища людей подстерегают, нападают на корабли». Что же касается «Хождения за три моря», то это сочинение отличается поразительной точностью сведений. В современной Индии оно рассматривается как достоверный исторический документ о быте и нравах народов этой страны в XV веке.
В те времена авторы многочисленных «Хождений» начинали свой рассказ непременно с исторических достопримечательностей. Никитин изменил этому правилу. Первым делом он обратил внимание на жителей Индии: «Люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонки все наги, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку». Заметив, что почти у всех индийцев золотые серьги, браслеты на руках и ногах, а на шее украшения из золота, Афанасий искренне недоумевал, отчего же они не купят хоть какую-то одежду, чтобы прикрыть свою наготу.
Поразила Никитина процедура кремации умерших: «А кто у них умреть, ини тех жгуть да пепел сыплють на воду». Тщательно записал автор «Хождения» и другие обычаи жителей древней Индии — новорожденному сыну имя дает отец, а дочери — мать, при встрече и прощании люди друг другу кланяются, протягивая руки до земли. Афанасий даже скрупулезно зафиксировал прейскурант цен на мирские утехи: «У женщин срам не прикрыт. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя (монеты). Много тут жен по правилу временного брака, и тогда телесная связь даром. А гулящих женщин много, и потому они дешевые. Рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 5 фун — хороша и черна». Негритянки, как видим, ценились тогда на 20% дороже. Экзотика. Любопытно, что в древней Индии отказ от интима тоже имел свою цену: «Если не имеешь телесной связи, даешь один житель».
Иными словами, автор «Хождения» предстает перед читателем в первую очередь не как купец или религиозный паломник, а как замечательный этнограф. Лишь в заключение Афанасий Никитин поинтересовался ценами на мануфактуру, исправно перечислив ассортимент товаров: «Камбай — пристань всему Индейскому океану, и товар в нем любой — и фубая шерстяная ткань, и краска индиго, и лак, и сердолик, и гвоздика. А в Каликуте — родится перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье. В Райчуре же родится алмаз. Почка нового алмаза только пять кеней (мелкая монета), черноватого цвета — от четырех до шести кеней, а белый алмаз — одна деньга». Но как человек, сведущий в коммерции, Никитин не преминул предостеречь купцов: «Все товаръ белой (нужный) на бесерменьскую (мусульманскую) землю, перец да краска, то и дешево. А люди иные намъ провести пошлины не дадут. А пошлин много, а на море разбойников много. А разбивают все кафары. Ни крестияне, не бесермене, а молятся каменым болванам, а Христа не знают, ни Махмета (Магомета) не знают».
«И мы, заплакав, да разошлися кои куда»
При чтении «Хождения за три моря» возникает ощущение, что эти заметки писали два совершенно разных человека. Один — этнограф, который со знанием дела, слегка посмеиваясь, фиксировал обычаи «страны Индейской». Другой — купец, который слезно, не вдаваясь в детали, описывал свои невероятные злоключения, представая перед читателем редкостным проходимцем. Торговая экспедиция была и впрямь весьма неудачной. Хотя начиналось все замечательно: «И Казань есмя, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезаны проехали есмя доброволно». Иными словами, пошлин купцы нигде не платили. Видимо, спускались по Волге под покровом ночи. Каким-то чудом доплыли купцы до Астрахани, где одно из судов — меньшее — село на мель. А по древним обычаям — что с возу упало, то пропало. В особенности это касается тех, кто пошлины не платит. «И оны его взяли, — жалуется Афанасий, — да разграбили, а моя рухлядь вся в меншем судне». Что предпринимает купец после того, как его груз пропал? Возвращается домой и дает себе зарок впредь неукоснительно соблюдать таможенное законодательство.
Но не таков был Афанасий. Он продолжил путешествие. Видимо, за компанию. В Каспийском море начавшаяся буря выбросила оставшиеся корабли на берег. Понятно, что аборигены были тут как тут. «И мы, заплакав, да разошлися кои куда, — вспоминал Никитин, — у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь, а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли, а иные остались в Шамахее, а иные пошли работать к Баке». Что же предпринял тверской купец? «А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошел за море». Короче говоря, пошел Афанасий куда глаза глядят. Подальше от кредиторов. Весной 1468 года налегке дотопал тверской купец до Персии. Перед ним расстилался Великий шелковый путь — древнейшая дорога в Индию и Китай. Здесь проходили войска Александра Македонского, мчались конницы Железного Хромца — Тамерлана, везли дорогие товары купеческие караваны. Все повидала за тысячелетия эта дорога. Красивы и богаты были в те времена города Хоросана — персидские шали и индийские шелка, дорогое оружие, украшенное каменьями, золото и серебро. Со всего света съезжались сюда купцы. Что же отметил в своих записках Афанасий Никитин? «Из Рея пошел в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот». Может быть, целиком был поглощен заботами о хлебе насущном, оттого и был так немногословен? Возможно. Но оказавшись на побережье Персидского залива, Никитин прослышал, что в Индии «коней земля не родит, а родит быков да буйволов», и купил для продажи породистого жеребца. Где он раздобыл сто рублей на покупку коня — загадка. По тем временам сто рублей — сумма просто фантастическая. Видимо, занял. Под честное слово тверского купца.
Несколько недель продолжалось плавание Афанасия Никитина по океану. Можно было ожидать, что, приплыв в Индию, Афанасий с выгодой реализует жеребца и вернется рассчитаться с долгами. Но он продолжил свое странствие, переезжая из одного города в другой. Отважный путешественник продал коня лишь через год да еще жаловался при этом, что на прокорм прожорливой твари извел 68 футунов. Футун — золотая монета, а 68 футунов для странника целое состояние. Вырученных денег хватило лишь на то, чтобы прикупить партию драгоценных камней. Индия к тому времени Афанасию уже основательно поднадоела: «А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них все дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет, а вина есми (совсем) не пивал». Без вина, конечно, какая жизнь. Да и в девочках индийских, которые по две монеты, Никитин вконец разочаровался: «А жонки все бляди, да веди, да тати, да ложь, да зелие». Уж не древним ли клофелином его попотчевали?
На Русь купец, по понятным соображениям, возвращался окольными путями, что вышло ему боком. В Трапезунде на южном берегу Черного моря его добро «выграбили все». Но мир не без добрых людей — занял Афанасий денег и доплыл до Кафы (Феодосия). Как вернул долг, Никитин не сообщил. Судя по легендам, он быстро свалил из Крыма, но «до Смоленска не дойдя, умер».
Ходжа Исуф из Хоросана
Кем же был автор «Хождения за три моря» — незадачливым купцом или неутомимым путешественником? Стиль повествования свидетельствует о том, что Афанасий Никитин был весьма образованным человеком, побывавшим до своего путешествия в Индию во многих странах. В своих заметках он мимоходом упоминает, что был в Грузии, Подолии и Валахии, а также в Константинополе. Не купец из никому не известного городка под названием Тверь, а какой-то сухопутный Магеллан. А откуда, собственно, известно, что он был тверским купцом? В предисловии, написанном теми, кто нашел и редактировал рукопись, сказано: «Обретох написание Офонаса тверитина купца, что был в Ындеи 4 годы, а ходил, сказывают, с Васильем Папиным. А писание то своею рукою написал, иже его рукы те тетрати привезли гости к дияку Мамыреву Василию». В другом списке ничего не говорится о том, откуда великий путешественник был родом, но зато указывается, что «Хождение», опять же по слухам, написал «Офанасей Микитина сын». Вот так и появился на свет тверской купец Афанасий Никитин.
В самом тексте «Хождения» упоминание об имени автора встречается лишь единожды: «В Бедери и познася со многыми индеяны. И сказах им веру свою, что есми не бесерменин исаядениени есмь християнин, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани. И они же не учалися от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жон своих не учали крыти». А как так получилось, что у Афанасия появилось мусульманское имя? На это историки отвечают, что христианин Афанасий среди мусульман прикидывался приверженцем ислама, присвоив себе чужое имя. А индусам, которые не доверяли мусульманам, Афанасий, выходит, представлялся христианином. Это он ловко придумал. Но за такие трюки вполне мог лишиться головы. В городе Чюнере местный хан, по словам Афанасия, «у меня взял жеребца, а уведал, что яз не бесерменин — русин». Повезло, что за ушлого тверского купца ни с того ни с сего поручился какой-то Махмет-хоросанец.
После этого случая Никитин, наверное, уже не выдавал себя за мусульманина? Нет, продолжал именоваться Исуфом Хоросани как ни в чем не бывало. Да еще, не имея никаких заслуг перед исламским фундаментализмом, именовал себя «ходжа», то есть «учитель». Когда Афанасий уже возвращался домой, его вновь разоблачили. На этот раз «бесерменин Мелик» заявил Никитину: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а кристьяньства не знаешь».
Так кем же Афанасий-Исуф был на самом деле? В своем сочинении он с древнерусского языка непринужденно переходил на тюркский, персидский и даже арабский. Конечно, можно допустить, что он у себя в Твери основательно подготовился к путешествию. Между прочим, он даже изучил Коран, поскольку дословно по памяти его цитировал, сокрушаясь при этом: «А со мною нет ничего, никоея книги; а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, инии их взяли». Интересно, какие такие книги имели хождение на Руси за 100 лет до первопечатника Ивана Федорова? Закончил свои путевые заметки тверской купец, как и полагается, благодарственной молитвой. Правда, весьма своеобразной: «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного и Иисуса Духа Божия. Аллах велик». В подлиннике: «Бисмилля Рахман Рахим. Иса Рух Уалло. Аллах акбар». Понятно, почему Карамзин опубликовал «Хождение за три моря» в сокращенном и отредактированном виде.
Маловероятно, что объездивший полсвета, знавший несколько восточных языков, с легкостью выдававший себя то за истинного христианина, то за правоверного мусульманина Афанасий Никитин был на самом деле тверским купцом. Может быть, родом он и был из Твери, но жил преимущественно в Кафе. В те годы именно этот город отличался феноменальным межнациональным и межрелигиозным согласием, подобного которому не было нигде тогда, как нет и сейчас. Вот как описывал Кафу начала XV века в «Книге познания мира» Иоанн Галонифонтский: «Это место сбора купцов со всех концов мира. Здесь говорят на всех восточных языках, и однажды мне удалось насчитать тридцать пять наречий». Немудрено, что Афанасий Никитин знал несколько языков и имел многочисленных друзей и знакомых по всему миру, которые помогали ему в трудную минуту.
Евгений Княгинин, "1K"
